камеры, а время от времени посещающий тебя улыбчивый дядька по имени Бог приходит к тебе лишь для того, чтобы проконтролировать ход своего очередного эксперимента.
Она слышала крики и выстрелы и чувствовала, как погибают ее собратья. Ольга готова была с этим смириться. Разве у кого-нибудь из них был шанс на спасение? Их новоприобретенные инстинкты управляли ими, гнали их в атаку, говорили, что надо убивать, рвать и грызть тех, кто попадался на пути к эфемерной свободе. Разве не точно также поступают все люди, даже и вполне нормальные, в их нормальной, обыденной жизни? Разве не давят они друг друга, чтобы подняться по служебной лестнице, разве не грызут каждодневно себя и своих близких в домашних ссорах? Разве не была она сама когда-то такой же?
Ольга слишком устала от всего этого. Теперь ей не нужно никакой иллюзии свободы, ведь все равно этот спокойный и
Еще ей было немного жаль «сестру», прятавшуюся в комнате неподалеку. Она «слышала» страдания и страхи девчонки, и в памяти поневоле всплывали собственные мучения и боязнь неизвестности, когда ее везли сюда, в это проклятое место. И ей хотелось чем-то помочь бедняжке.
Периферией своего слабеющего сознания Ольга видела, как усатый капитан — редкий гость в этом здании — поднимается наверх, на второй этаж. Она попыталась мысленно крикнуть девушке (кажется, ее звали… Дина? или Диана? Слишком далеко, чтобы сказать точно, но что-то похожее) в соседней комнате, чтобы та бежала сейчас, пока еще есть время. Но та оставалась на месте, только страх ее стал еще сильнее, а сердце учащенно забилось, почти также часто, как и Ольгино.
«Милая моя, усач тебя скоро найдет и пристрелит, если ты не побежишь прямо сейчас. Неужели ты не чувствуешь его ненависть, его ярость? Он уже знает, что во всем виновата ты, и даже я не смогу помешать ему, когда капитан решит спуститься за тобой… просто у него еще есть какие-то дела».
Заинтересовавшись посетившей ее догадкой, Ольга напрягла свое второе зрение, открывшееся в тот самый день, когда ее глаза начали желтеть, а зрачки исчезать, тонуть в этой желтизне. Там, наверху, их было двое — усатый капитан и зараженный ее укусом старик… Они ругались из-за какого-то предмета, некой вещи, которая была важна для них и для любого больного. Но ей трудно было понять, что это за вещь, и почему она так важна.
Что-то произошло. Выстрелы, боль… Смутное и неприятное ощущение торжества, которое испытывал капитан. И одновременно — рывок «сестры» к выходу. Все слишком быстро, слишком непредсказуемо…
Сейчас что-то произойдет, поняла Ольга. И сжала кулаки, до крови пропарывая опасно заострившимися ногтями пока еще остающиеся мягкими подушечки ладоней.
23
Военнослужащий Петров в суматохе успел отползти к зданию Лепрозория и, как мог, спрятался там, из-за угла со страхом наблюдая за происходящими событиями одним глазом. Второй почти ничего не мог видеть, расплывшаяся в пол-лица опухоль превратила его в узкую щелочку. Вся голова нещадно ныла от полученных побоев, сломанный нос совершенно не мог дышать, отчаянно болели перебитые пальцы на левой руке, которую он бессознательно прижимал к животу.
Но любая боль была ничем по сравнению с ужасом, творившимся вокруг.
Сначала солдаты, крича благим матом, расстреливали зараженных. Потом появилось еще несколько этих страшных созданий в белых балахонах на уродливых, но физически мощных телах. Они тоже кричали, только их голоса напоминали рев диких животных, да и поведение тоже. Как обезьяны, они прыгали вокруг автоматчиков, и даже если кого-то из нападавших задевали пули, они продолжали бросаться вперед, норовя укусить или разорвать, или выхватить оружие из рук отстреливающихся. Их упорство и ярость заставили Петрова обмочиться в очередной раз, но гораздо сильнее, чем в комнате капитана. И на этот раз он даже сам не заметил, как под ним растеклась теплая лужа.
Тварям удалось уничтожить еще двух солдат. Один рухнул под тяжелым телом монстра, и выстрелы его товарищей, направленные в спину нападавшего, убили обоих. Второй, защищаясь, совершил ошибку, непростительно далеко отойдя от основной группы обороняющихся. Из-за спины у него выскочило нечто, напоминающее прямоходящую ящерицу и вцепилось ему прямо в шею.
Однако автоматчиков все равно оставалось больше, и несколько минут спустя они уже методично расстреливали магазин за магазином в агонизирующие тела.
Потом во двор въехал изрядно побитый джип. Когда машина резко затормозила в темноте, одновременно разворачиваясь правым боком к зданию Лепрозория, слепящий белый свет из разбитой фары едва не выхватил опухшую физиономию Петрова, высунувшуюся из-за угла. Солдат как мог проворно спрятался, вжался в стену, моля бога, чтобы его не заметили. Он чувствовал, что почти уже окончательно сошел с ума, что еще чуть-чуть — и он сам с криком кинется под огонь сослуживцев, лишь бы не участвовать никак во всем этом адском побоище.
— Где комендант, мать вашу?! Что тут творится?!! — раздался по ту сторону стены незнакомый голос — должно быть, того человека, что приехал на джипе. Ответом ему была длинная автоматная очередь.
«Ну вот, — обреченно подумал Петров. — Уже по нормальным людям стрелять стали. Скоро и до меня дойдут…»
Секунду назад готовый умереть, он вдруг страшно захотел жить, пусть даже совесть и будет нещадно терзать за то, что случилось в Лепрозории, пусть и придется мучиться этим всю оставшуюся жизнь. Но зато она у него будет — эта жизнь, в отличие от того парня на джипе, с которым уже все…
Несколько раз грохнуло охотничье ружье, и Петров понял, что ошибся насчет незнакомца.
Весь дрожа от страха и напряжения, он осторожно высунулся из-за своего укрытия посмотреть, что происходит.
Двое бойцов из четверых оставшихся валялись на земле перед входом в здание. Водитель «джипа», прячась за бортом машины, отстреливался из дробовика. У него не могло быть шансов против автоматчиков, но он до сих пор оставался в живых, а вот один из солдат стрелял совсем уже беспорядочно, медленно сползая по стене…
Петров отвернулся, зажмурившись. Он не знал, кого ему больше бояться — зараженных, бродившего где-то по зданию капитана, собственных сослуживцев или мужика с дробовиком, который оказался едва ли не более опасен, чем все остальные участники бойни вместе взятые.
Почти теряя сознание, Петров сделал то единственное, что ему сейчас оставалось: забормотал вспомнившуюся неизвестно откуда молитву.
24
Не успела Диана и двух шагов сделать, как дорогу ей перегородил появившийся откуда-то сбоку капитан. В одной руке он держал, направив в ее сторону, пистолет, другой прижимал к себе какой-то предмет наподобие саквояжа. Губы растянулись в усмешке, не предвещавшей ничего хорошего.
— Далеко собрались, гражданка Самарина? Стоять! — резко заорал он, когда Диана попыталась дернуться назад, к комнате дежурных.
— Послушайте, Максим Иваныч, если вы думаете, что можете вот так на меня орать…
— Если честно, я сейчас думаю только об одном. Пристрелить тебя сразу или сначала позабавиться?
— Тогда стреляйте, — с отвращением скривилась Диана. — Потому что возвращаться в клетку я все равно не собираюсь.
Капитан засмеялся. Слабое освещение оставляло в тени большую часть его лица.
— Какое там в клетку! Ты хоть понимаешь, что наделала-то, дура? — он неспешно пошел к девушке, не отводя руки с пистолетом ни на сантиметр в сторону. — Весь проект твоими стараниями накрылся. Доктор
