врача – «не навреди», как бы банально это ни звучало.
Теперь ей надо было решить, нести на плаху буйну голову или отсидеться, авось не догадаются. Инстинкт самосохранения внушал последнее. Но это было неправильно. Однако инстинкт был изобретательнее совести и теснил ее к своим воротам.
– Что ты изменишь своим признанием? Поможет ли оно вылечить банкиршу? – вопрошал инстинкт.
– Нет, – отвечала инстинкту совесть, – не поможет.
Инстинкт снова задавал вопрос:
– Если бы ты знала, что у клиентки тромбоз, поставила бы ты ее на аппараты?
– Нет, – отвечала совесть, – ни за что.
– Так есть ли здесь твоя профессиональная вина? – снова спрашивал инстинкт.
– Нет, – тихо и неуверенно отвечала совесть.
– Так что, если хочешь покаяться, сходи лучше в церковь, помолись о здравии рабы Божьей банкирши.
Рефлексия и раздвоенность порождают депрессию. И Юля ушла бы в эту депрессию с головой, потому что в отличие от обычных больничных врачей транслировала такой внутренний диалог впервые в жизни. Но и тут ее выручил жизнеутверждающий фенилэтиламин. И Юле удалось убедить себя, что она не виновата. Однако она дала себе твердое обещание как можно подробнее вникать в состояние здоровья своих клиентов и даже пугать их разными неприятными последствиями, в случае если они будут скрывать свои болезни. И она еще раз убедилась в том, что стратегия, придуманная ею для санатория, была единственно правильной.
Клиентка Кармы, закончившая массаж, подошла к Юле, чтобы узнать, что нового предлагает салон.
Юля рассказала ей о питании, которое предоставляет Люся, и предложила прийти на другой день и сделать заказ.
– Где вы взяли это чудо? – указывая на Карму, поинтересовалась клиентка.
– Выписали из Таиланда.
– О, это замечательно. У этой девушки большое профессиональное будущее. Я порекомендую ваше место всем своим знакомым.
– Спасибо.
У Кармы складывалась собственная, отдельная от Юли, «ленивая» клиентура. И Юля была этому рада. Она надеялась, что ее идеи относительно санатория понравятся Сергею Ивановичу. Она с нетерпением ждала его решения. Если все выгорит, с Юлей никогда не случится ничего подобного тому, что случилось сегодня. Она заранее исключит все варианты осложнений у своих будущих пациентов.
П рошла уже почти неделя с тех пор, как папка с Юлиными предложениями должна была оказаться у Сергея Ивановича на столе.
Илья позвонил психиатру, который взялся вести Наташу, сообщил ему, что ждет внизу. Психиатр спустился через несколько минут. Он открыл Илье дверь психключом, впустил Илью, запер дверь на ключ и на засов. От неухоженных облупившихся стен, полов, выло женных холодной белой плиткой еще в девятнадцатом веке, обитых ватой в те же времена дверей и от раздававшихся откуда-то из недр этого мрачного заведения невнятных женских криков Илье стало зябко и захотелось поскорее отсюда сбежать. Он пожалел, что не пригласил психиатра в ресторан и не поговорил с ним там.
Психиатр завел Илью в неустроенный кабинетик с полуразвалившимся столом, двумя стульями и кушеткой, покрытой несвежей простыней. Илья и припомнить не мог, когда в последний раз видел такой непрезентабельный интерьер. Его жизнь проходила в других, гораздо более приличных местах.
Однако психиатр, казалось, не замечал царившей вокруг вопиющей убогости и напустил на себя авторитетный вид, абсолютно не вязавшийся в глазах Ильи с этой страшной комнаткой.
– Она поела? – спросил Илья.
– Нет, добровольно есть она пока отказывается. Ваша жена получила успокоительное и спит. Питание поступает в организм через капельницу. Так что жизни ее ничто не угрожает.
– Каков прогноз? Когда она начнет есть?
– Я бы сказал, что анорексия здесь не главное. Вернее, даже то, что мы видим, возможно, не анорексия как таковая.
– Не анорексия? Тогда что же?
– Скажите, в родне вашей жены были случаи психических заболеваний?
– Насколько мне известно – нет.
– Мне хотелось бы получить точную информацию.
Илья понял, что врач хочет позвонить Наташиной матери. Но это совершенно не входило в его планы. Он рассчитывал отправить тещу с детьми в Англию до того, как они узнают, что Наташа в больнице. А уж в какой именно больнице, им и вовсе знать было не обязательно. Если теща узнает, что случилось, она, естественно, никуда не поедет. Поэтому Илья решил не поддаваться.
– Мать моей жены – здоровая женщина шестидесяти двух лет, бабушка по отцу вполне здорова и жива, ей восемьдесят семь. Отец умер от инфаркта два года назад. Все здоровы в этом плане.
– Видите ли, женщины болеют тем, что мы предполагаем у вашей жены, гораздо реже, чем мужчины. И почти всегда решающее значение имеет генетический фактор, то есть наследственность. Поэтому такое стопроцентное, по вашим словам, психическое здоровье семьи вашей жены либо опровергает мой диагноз, либо указывает на редкий случай. Подумайте еще раз. Если вы не хотите оповещать ее семью о том, где она, такое бывает, можно посетить архив психиатрического диспансера и за некоторую сумму получить необходимые сведения.
– Доктор, а нельзя ли обойтись без этого?
– Боюсь, без этого нельзя. Правильный диагноз – залог успешного лечения. Проверьте мужскую линию – отца и обоих дедов.
– Но что мне искать? Какой диагноз?
– Шубная шизофрения.
– Мама дорогая… – не удержался Илья. – Но откуда, почему, она же просто не ест?
– Видите ли, вашу жену преследуют страхи и навязчивые идеи, свойственные именно этому типу шизофрении.
– Я впервые слышу о ее страхах и навязчивых идеях. Кого или чего она боится?
– Вы до сих пор не догадались? Конечно вас. Вашего гнева, вашего неудовольствия. Я не буду никуда сообщать, но вы должны мне сказать. Вы обращались с ней жестоко?
– Что?
– Били?
– Никогда.
– Поймите, не в моих интересах сажать вас в тюрьму, ведь вы мне платите. Просто признайте этот факт, и мне будет легче понять, в чем корень расстройства, с чего оно началось.
– Мне нечего признавать. Я ни разу в жизни не дотронулся до своей жены. Я имею в виду с целью сделать больно.
– Хорошо. Может, вы угрожали ей разводом, лишением материальных благ?
– Да никогда, и в мыслях не было. Даже если бы дело дошло до развода, я обеспечил бы ее.
– Вы говорили с ней об этом когда-нибудь?
– Нет. Я никогда всерьез не собирался с ней разводиться, о чем же тут было говорить.
– То есть вы не знаете, откуда взялась навязчивая идея о том, что она будет брошенной и бедной?
– Не знаю.
– Что ж, тогда скажите, критиковали ли вы когда-нибудь ее внешность?
– Внешность?
– Ну, говорили ли, что она постарела, стала непривлекательной? Что вам нравятся более молодые женщины?
– Нет, не говорил.
– А как вы считаете, ваша жена хорошо выглядит?
– Конечно хорошо! Она же не вылезает из салонов. Вы не представляете, сколько средств на это
