Из массы пыли за заставыПо воскресеньям высыпали,Меж тем как, дома не застав их,Ломились ливни в окна спален.Велось у всех, чтоб за обедомХотя б на третье дождь был подан,Меж тем как вихрь – велосипедомЛетал по комнатным комодам.Меж тем как там до потолков ихВзлетали шелковые шторы,Расталкивали бестолковыхПруды, природа и просторы.Длиннейшим поездом линеекПозднее стягивались к валу,Где тень, пугавшая коней их,Ежевечерне оживала.В чулках как кровь, при паре бантов,По залитой зарей дороге,Упав, как лямки с барабана,Пылили дьяволовы ноги.Казалось, захлестав из низкойЛиствы струей высокомерья,Снесла б весь мир надменность дискаИ терпит только эти перья.Считая ехавших, как вехи,Едва прикладываясь к шляпе,Он шел, откидываясь в смехе,Шагал, приятеля облапя.
1919
ШЕКСПИР
Извозчичий двор и встающий из водВ уступах – преступный и пасмурный Тауэр,И звонкость подков, и простуженный звонВестминстера, глыбы, закутанной в траур.И тесные улицы; стены, как хмель,Копящие сырость в разросшихся бревнах,Угрюмых, как копоть, и бражных, как эль,Как Лондон, холодных, как поступь, неровных.Спиралями, мешкотно падает снег,Уже запирали, когда он, обрюзгший,Как сползший набрюшник, пошел в полуснеВалить, засыпая уснувшую пустошь.Оконце и зерна лиловой слюдыВ свинцовых ободьях. – «Смотря по погоде.А впрочем... А впрочем, соснем на свободе.А впрочем – на бочку! Цирюльник, воды!»И, бреясь, гогочет, держась за бока,Словам остряка, не уставшего с пираЦедить сквозь приросший мундштук чубукаУбийственный вздор.А меж тем у ШекспираОстрить пропадает охота. Сонет,Написанный ночью с огнем, без помарок,За тем вон столом, где подкисший ранетНыряет, обнявшись с клешнею омара,Сонет говорит ему:«Я признаюСпособности ваши, но, гений и мастер,Сдается ль, как вам, и тому, на краюБочонка, с намыленной мордой, что мастьюВесь в молнию я, то есть выше по касте,Чем люди, – короче, что я обдаюОгнем, как на нюх мой, зловоньем ваш кнастер?Простите, отец мой, за мой скептицизмСыновний, но, сэр, но, милорд, мы – в трактире.Что мне в вашем круге? Что ваши птенцыПред плещущей чернью? Мне хочется шири! Прочтите вот этому. Сэр, почему ж?Во имя всех гильдий и биллей! Пять ярдов —И вы с ним в бильярдной, и там – не пойму,Чем вам не успех популярность в бильярдной?»– Ему?! Ты сбесился? – И кличет слугу,И, нервно играя малаговой веткой,Считает: полпинты, французский рагу —И в дверь, запустя в привиденье салфеткой.
1919
ТЕМА
Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа.Скала и – Пушкин. Тот, кто и сейчас,Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксеНе нашу дичь: не домыслы в тупикПоставленного грека, не загадку,Но предка: плоскогубого хамита,Как оспу, перенесшего пески,Изрытого, как оспою, пустыней,И больше ничего. Скала и шторм.В осатаненьи льющееся пивоС усов обрывов, мысов, скал и кос,Мелей и миль. И гул, и полыханьеОкаченной луной, как из лохани,Пучины. Шум и чад и шторм взасос.Светло как днем. Их освещает пена.От этой точки глаз нельзя отвлечь.Прибой на сфинкса не жалеет свечИ заменяет свежими мгновенно.Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа.На сфинксовых губах – соленый вкусТуманностей. Песок кругом заляпанСырыми поцелуями медуз.Он чешуи не знает на сиренах,И может ли поверить в рыбий хвостТот, кто хоть раз с их чашечек коленныхПил бившийся как об лед отблеск звезд?Скала и шторм и – скрытый ото всехНескромных – самый странный, самый тихий,Играющий с эпохи ПсамметихаУглами скул пустыни детский смех...* * * Мчались звезды. В море мылись мысы.Слепла соль. И слезы высыхали.Были темны спальни. Мчались мысли,И прислушивался сфинкс к Сахаре.Плыли свечи. И казалось, стынетКровь колосса. Заплывали губыГолубой улыбкою пустыни.В час отлива ночь пошла на убыль.Море тронул ветерок с Марокко.Шел самум. Храпел в снегах Архангельск.Плыли свечи. Черновик «Пророка»Просыхал, и брезжил день на Ганге.* * * Мне в сумерки ты все – пансионеркою,Все – школьницей. Зима. Закат лесничимВ лесу часов. Лежу и жду, чтоб смерклося.И вот – айда! Аукаемся, кличем.А ночь, а ночь! Да это ж ад, дом ужасов!Проведай ты, тебя б сюда пригнало!Она – твой шаг, твой брак, твое замужество,И тяжелей дознаний трибунала.Ты помнишь жизнь? Ты помнишь, стаейгорлинокЛетели хлопья грудью против гула.Их вихрь крутил, кутя, валясь прожорливоС лотков на снег, их до панелей гнуло!Перебегала ты! Ведь он подсовывалКовром под нас салазки и кристаллы!Ведь жизнь, как кровь, до облака пунцовогоПожаром вьюги озарясь, хлестала!Движенье помнишь? Помнишь время? Лавочниц?Палатки? Давку? За разменом денегХолодных, звонких, – помнишь, помнишь давешнихКолоколов предпраздничных гуденье?Увы, любовь! Да, это надо высказать!Чем заменить тебя? Жирами? Бромом?Как конский глаз, с подушек, жаркий, искосаГляжу, страшась бессонницы огромной.Мне в сумерки ты будто все с экзамена,Все – с выпуска. Чижи, мигрень, учебник.Но по ночам! Как просят пить, как пламенныГлаза капсюль и пузырьков лечебных!
1918 – 1919
* * * Так начинают. Года в дваОт мамки рвутся в тьму мелодий,Щебечут, свищут, – а словаЯвляются о третьем годе.Так начинают понимать.И в шуме пущенной турбиныМерещится, что мать – не мать.Что ты – не ты, что дом – чужбина.Что делать страшной красотеПрисевшей на скамью сирени,Когда и впрямь не красть детей?Так возникают подозренья.Так зреют страхи. Как он дастЗвезде превысить досяганье,Когда он Фауст, когда – фантаст?Так начинаются цыгане.Так открываются, паряПоверх плетней, где быть домам бы,Внезапные, как вздох, моря.Так будут начинаться ямбы.Так ночи летние, ничкомУпав в овсы с мольбой: исполнься,Грозят заре твоим зрачком,Так затевают ссоры с солнцем.Так начинают жить стихом.
1921
* * * Нас мало. Нас может быть троеДонецких, горючих и адскихПод серой
