Ему нужно какое-то преимущество перед ней. На ее возраст ничто не указывало, а сама она не сказала. Парк улыбнулся про себя. Если ничего не говорит, значит, младше и не хочет признаваться. В любом случае он выше ее на целый фут.
— Толстый, — заявила она, уперев маленькую ладошку в бедро.
— Я не толстый. Я … я хорошо сложен для своего возраста.
Она захихикала.
— Поросенок, Поросенок, жирный-жирный Поросенок, — запела она, с вызовом прищурив глаза.
Да кто она такая!
— Парк! — крикнул мальчик. — Парк!
— Гавк! Гавк! Как собака. Хрю! Хрю! Как свинья, — она зажала нос большим и указательным пальцами. — И вонять, как свинья.
От ярости Парк не мог говорить. Он развернулся и побежал прочь от нее вверх по холму и тут же снова наступил в огромную чавкающую кучу. За спиной послышался смех. Мальчик вытащил ногу и снова стал вытирать кроссовку о траву. Он не доставит ей удовольствие и не оглянется. Воображение нарисовало ему, как девочка катается по земле около источника, корчась от смеха.
Огромными шагами Парк взобрался на холм. Как лучше: перелезть через ворота или открыть их? Он знал, что есть правильный ответ, но как бы он ни поступил, он ошибется. Он решил открыть ворота. Это показалось ему безопасней, чем карабкаться по железным прутьям на глазах девчонки. Закрыты они были на кольцо из проволоки, надетое на заборный столб. Мальчик сдернул кольцо, и ворота, чуть не сбив его с ног, резко распахнулись, ударив со всего размаху по сараю у дороги. Он тут же побежал за ними, но девочка, конечно же, все видела. Краем глаза он заметил, как она стоит, расставив ноги и уперев руки в худые бока, и смеется над ним. Парк крепко схватил тяжелые ворота и неуклюже стал их тянуть назад, изо всех сил стараясь не смотреть в ее сторону, пока не закрыл створку и не надел обратно проволочное кольцо.
Мальчик взглянул на часы. Только половина пятого. Мысль вернуться в могильный холод дома и ждать там ужина привела его в ужас. Он побрел как можно медленнее мимо того, что когда-то было конюшней, сейчас там стоял трактор. Он расстроился. Лошадь было бы здорово. Если учиться скакать верхом, это займет хоть часть бесконечно тянущегося времени, а потом, научившись, он мог бы уезжать кататься.
— Кто этот юный рыцарь на великолепном белоснежном коне?
В седле он будет, как настоящий Ланселот. Но девчонка будет смотреть. Она-то уже умеет скакать и будет смеяться, если лошадь заартачится, или станет лягаться, или — еще хуже — если он упадет в навозную кучу. Почему никто не предупредил его о ней?
И что бы ни произошло, не разговаривай с той женщиной и не отвечай на ее мольбу. Ибо хотя внешность ее благопристойна и просит она о защите, это Фея Моргана собственной персоной. Она поджидает рыцарей, проходящих здесь, чтобы наложить на них коварное и смертоносное заклятие.
Он даже не знает, как зовут эту глупую девчонку, которая посмела заявить ему, Паркинтону Уадделлу Броутону Пятому, что родник принадлежит ей. И что, он теперь не может туда прийти? Чепуха. Разве он не наследник? У нее нет никакого права что-то ему запрещать. Это его предки отвоевали землю у дикой природы Вирджинии и построили поместье. Девчонка даже не американка, а командует.
Кто она вообще? Почему Фрэнк поселил здесь какого-то иностранного ребенка? Она живет вместе с ним? Дедушка уж, конечно, не потерпел бы этого, не разбей его удар. Парк был совершенно в этом уверен. Паркинтон Третий и пяти минут не оставил бы тут эту маленькую нахальную чужестранку.
Мальчик стоял рядом с самым большим сараем. Изнутри доносилось мычание и человеческий голос. Парк подошел ближе и заглянул в щелку между досками. На низеньком табурете сидел Фрэнк и доил корову. Корова то и дело била копытом, едва не задевая ведро. Фрэнк что-то бормотал, чтобы ее успокоить, корова хлестнула дядю хвостом по лицу, но осталась стоять смирно.
Парк видел лишь дядину спину: синяя рабочая рубашка, закатанные по локоть рукава, туго натянутые подтяжки между лопаток, темно-красная от загара шея, склонившаяся к коровьему боку.
«Мой отец выглядел по-другому, — подумал мальчик. — Он был загорелым, но не до красноты. Он не был фермером. Он был пилотом — пилотом бомбардировщика — и один управлял огромной машиной, летящей высоко над миром. Он не ходил по полю, внимательно смотря под ноги, чтобы не наступить в коровье дерьмо». — Парк посмотрел на погибшие кроссовки. Его чуть не вырвало.
Я здесь только затем, чтобы узнать про отца. Мне не обязательно оставаться тут на две кошмарные недели. От мысли, что он пробудет здесь целых две недели, Парк задохнулся. Он умрет, если это случится. Никто не заставит его остаться. Обратный билет на автобус преспокойно лежал во внутреннем кармане чемодана. В любой день он может просто пойти в город и сесть на автобус до Вашингтона. И никто не посмеет его остановить.
Да и вряд ли кто-то захочет. Ясно, что ни Фрэнк, ни миссис Дейвенпорт не станут. Он для них словно большая заноза. Они терпят его, пока он сам не соберется и не уедет. Другое дело — девчонка. Почему Фрэнк ничего про нее не сказал? Странно. Фрэнк вообще ничего не сказал, кроме того, что мальчик огорчил деда, еще даже не встретившись с ним. Отлично! Пусть он все испортил раньше, чем открыл дверь. Он оказался досадной помехой, не успев выйти из дурацкого автобуса. И это было все, о чем Фрэнк решил ему поведать.
Дядя встал, взял ведро, подхватил за ножку табурет и ласково подтолкнул корову локтем. Корова вздрогнула и медленно пошла прочь, двигая челюстями из стороны в сторону. Она напомнила Парку скучающую продавщицу на автобусной станции, она тоже сосредоточенно жевала жвачку, когда мальчик подошел пожаловаться, что автомат проглотил пятьдесят центов.
Фрэнка больше не было видно, но до Парка доносился звук льющегося в ведро молока, потом дядя снова появился в поле зрения мальчика и подсел к другой корове. Он говорил ей что-то ласковое, аккуратно устраиваясь у ее бока, и начал ритмично доить ее коричнево-розовое вымя.
Ах, иногда он тосковал по простой жизни крестьянина. Никаких забот, кроме хлеба насущного, ни подвигов, которые надо свершить, ни врагов, которых надо покарать, ни странствий, в которые надо отправляться. Но Господь предопределил ему другую судьбу -
— Попался!
Парк подпрыгнул, чуть не сбив глупую девчонку с ног. Она удержала равновесие и принялась пританцовывать вокруг, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой. На ногах у нее были вьетнамки.
— Воришка! — дразнилась она. — Поросенок подглядывать!
У Парка вспотела шея. Будь она мальчишкой, он бы ей врезал. Но законы чести не позволят рыцарю толкнуть леди в коровью лепешку. Хотя от этой мысли ему стало легче.
— Зови меня Парком, — произнес мальчик так, как по его представлению должен произнести сын пилота бомбардировщика.
— У-у-у-у-у, — ответила девчонка, — какие мы сердитые.
Парк решил, что на этот раз в ее тоне чуть больше уважения, несмотря на смысл сказанного.
— Тхань, — тихо позвал Фрэнк из коровника, но чувствовалось, что он не шутит, — почему тебя до сих пор нет?
Девочка бросила быстрый взгляд на Парка, не произнеся ни слова, побежала к боковой двери и скрылась внутри сарая. Мальчик слышал, как Фрэнк ей что-то строго выговаривал, хоть и не ругался. Она ничего не ответила. Наверно, пошла работать, но Парку не было видно.
Мальчик обошел коровник и зашел внутрь: Тхань оставила дверь открытой. Он оказался в маленькой заставленной комнате. В одном углу громоздились высокие металлические бидоны, у противоположной от входа стены Парк увидел какое-то приспособление, наверно, что-то для молока, потому что рядом находился большой бидон, наполовину полный пенистым молоком. Чуть в стороне стоял бидон поменьше с
