Я откинулся на спинку стула и задумался. Вчера, на досуге, разобравшись с домашними делами и разместив пушистых гостей, я полвечера провел, пролистывая личные дела моих деток. Нарыл массу всего интересного, за что в первый раз даже взглядом не зацепился. Просто когда читал их впервые, плохо себе представлял, что это за ребята такие. Теперь о каждом из них у меня уже успело сложиться определенное мнение, поэтому информация, которую удалось почерпнуть, оказалась весьма кстати.
Я прошелся по списку, переданному мне ректором, пытаясь угадать, чего ему не хватает, какой компонент был изъят. Так, посвящение в студенты — это у них, наверное, уже было. Далее, вечер памяти погибших в Великой войне. Что за война, я плохо себе представлял, но как-то подумалось, что это та, на которой темные воевали со светлыми. Потом какие-то спортивные мероприятия. Турнир имени Рамуэля Светлого, турниры между факультетами. И все явно с магическим уклоном. Никаких чисто спортивных мероприятий. Но вряд ли мои детки испугались бы спортом заняться. Какова их истинная физическая подготовка, можно было оценить во время нашего с ними героического прорыва. Что еще? Должно же быть что-то еще?
У них тут система не такая, как в наших университетах. Больше напоминает американские школы. Опять-таки классное руководство, университетские мероприятия, участие в которых должен проконтролировать классный руководитель. Эти злополучные индивидуальные парты. Что бывает в американских школах? Я ведь, как любой нормальный российский человек конца двадцатого — начала двадцать первого века, в девяностые, да и в начале двухтысячных столько фильмов пересмотрел про их школьников, школьные банды, выпускные, где обязательно есть король и королева, родительские дни, к которым каждый класс обязательно что-то готовит, какое-то мероприятие… вот оно! Первым откликнулся Том, так? Значит…
Я поднял глаза от листка. Посмотрел на ребят. Потом все же решил подняться.
Встал. Обошел стол. Опять сел на него, скрестил руки на груди. И только после этого заговорил, обращаясь пока только к Тому:
— Испугался, что пожалует Великий Папочка и устроит своему сыночку трепку?
Том пошел красными пятнами, сжал руки в кулаки, зашипел, прожигая меня взглядом, полным неприкрытой ненависти, вот только направлена она была не столько на меня, сколько, как я понял, на недосягаемого сейчас родителя.
— Ты ничего обо мне не знаешь! Не смей меня судить!
— Я не сужу. Я удивляюсь.
— Чему? — вмешался Улька. — Тому, что отец из Тома себя слепить хочет, а ему это не нравится?
— Молчи! — рыкнул на него Том. Но рыцарь все так же твердо смотрел на меня. Ждал, что скажу.
Я ответил:
— Рад, что не только Том готов последнюю рубашку на себе за тебя порвать, но и ты за него заступаешься. — От этих моих слов рыцарь снова смутился и голову пригнул. Собственно, именно на это я рассчитывал. — И что мы имеем? У Тома не проходящий комплекс на почве отцовской идеальности и непогрешимости. Улька морально его поддерживает, но сам со своими родителями тоже видеться, как я понимаю, не спешит. — Тоже комплексуешь? — Рыцарь не ответил. Пришлось мне за него: — Похоже на то. У Фа и Гарри какие-то жуткие тайны в загашнике, поэтому, несмотря на полгода совместного обучения, оба боятся кого-то к себе подпускать. Судя по всему, опасаются быть раскрытыми. У Кара тоска по нормальному женскому теплу и ласке, а не властной руке какой-нибудь Владычицы из темных. У Лии типичный комплекс отличницы, которой нравится мальчик, но она искренне считает, что он на такую, как она, и не взглянет никогда. Потому что он такой… такой… — спародировав девчачье придыхание, протянул я. — Кто у нас дальше? Алый? Он у нас вообще толком с другими общаться не умеет. Разве что с себе подобными, светлыми и заносчивыми настолько, что зубы сводит. Считает всех окружающих грязью под своими ногами. Удобно, наверное, но что-то радости и довольства жизнью в нем как-то маловато, — от этих слов губы эльфа сжались в тонкую полоску, он стиснул кулаки, но смолчал. — Что там за проблемы у Машки, мы с ним еще позавчера в моей палате обсуждали. Иля, бедолага, разрывается между нормальным желанием жить так, как хочется, и непонятной мне пока необходимостью скрывать, что женщины темных могут быть куда сильнее и опаснее мужчин. Хотя, думаю, все дело в том, что, когда вас сюда отправляют, проводят отдельную разъяснительную работу о том, как вы должны себя вести, чтобы, не дай бог, не раздражать нервных светлых. И наконец Ира. С ее основной проблемой я напрямую столкнулся вчера. И честно могу сказать, что это не меньший абзац, чем у остальных. Ничего не забыл, нет?
— А почему это наши комплексы и недостатки ты во всеуслышание озвучил, а Машку и Иру обошел? — возмутился Алый. Так и знал, что пристанет.
— Потому что врачебная тайна, — хмыкнув, протянул я.
— Но о нас же ты рассказал! — поддержал светлого Улька.
— Только без подробностей, правда? — уточнил я. И посмотрел на Иру: — А о них некоторых подробностей я предпочел бы и не знать.
Крыть было нечем, но влез Машка.
— Да ладно, — объявил он с веселой улыбкой. — Я Алому уже сказал, что был увлечен им.
— Правда? — заинтересовавшись, глянул на сидящего рядом с ним светлого. — А он что?
— А как бы, по-твоему, я мог отреагировать? — зашипел на меня Алый.
— Будь я таким снобом, как ты, я бы в морду дал.
Алый надулся, как мышь на крупу, и отвел глаза.
— А я не дал и не собираюсь. Мне поговорить нужно, а он не дает.
— Машка, ну это ты зря. От разговора по душам давалка точно не отсохнет.
— Я потом тебе в приватной беседе скажу, что у меня отсохнет, — больше не улыбаясь, проинформировал меня тот.
Очень интересно. Он меня даже заинтриговал. Впрочем, как и Алый. Странная парочка, однако. А уж когда светлый вдруг возмутился:
— Почему ему, а не напрямую мне? Зачем тебе посредники?!
— А ты мне кто? — окрысился Машка. — Никто. Так, мимо проходил. А он психолог.
— Я твой одноклассник! — запротестовал Алый, не придумав ничего лучше. Это он зря.
— Да? — еще злее зашипел в его сторону Машка. — А со своими светлыми дружками ты меня в общаге травил тоже как одноклассник, да?
О, как все у них запущено.
— Прекратите устраивать из класса балаган! — возмутилась Ира. Хлопнула ладонью по парте. Ребята сразу присмирели, но возмущенно сопеть друг на друга не прекратили. Ну просто детский сад на выгуле. А староста тем временем продолжала: — И, раз уж речь зашла, то у меня от класса тоже секретов нет, — объявила она и неожиданно хитро мне улыбнулась. Я даже испугаться успел. Что она задумала? За что? — Андрей прекрасно целуется. В случае чего, рекомендую.
— Что?! — воскликнули все вместе.
— Когда ты успела? — набросилась на соседку Иля.
— Вчера. — Ира тяжело вздохнула, и вся хитринка испарилась из ее глаз без следа, оставив после себя усталость и грусть. От чего ты так успела устать? — Он поэтому меня к тебе и отвел. Лучистый рвался сам проверить, какая я девочка. Вот Андрей его и умыл, заявил, что, если я с деканом целоваться не хочу, это еще ничего не значит. И поцеловал сам, чтобы тот больше не лез ко мне. Как сказал Андрей, ничего личного, просто помощь.
— Почему ты не упоминала, что у тебя проблемы? — неожиданно из всех мальчишек заговорил именно Кар. — Мы бы могли…
— Я бы тоже могла, — осадила его Иля и повторила вчерашние слова Иры. — Но она думала, что сама справится.
Повисла пауза. Ребята переваривали откровения Машки и Иры.
— И что, он правда так хорош? — вдруг полюбопытствовала темная.
Я напрягся. Что-то мне совсем не понравилась такая постановка вопроса.
А Ира все так же устало и тихо, от чего прозвучало до ужаса искренне, ответила:
