В колледже квартирой шлюхи была квартира твоя. Ты женился на этой костлявой, длинной как карандаш, От нее ты набрался спеси; но скажи, где ребенок ваш? Катят по Кромвель-роуду кареты твои день и ночь, Но докторский кеб не виден, чтоб хозяйке родить помочь! (Итак, ты мне не дал внука, Глостеров кончен род.) А мать твоя в каждом рейсе носила под сердцем плод. Но все умирали, бедняжки. Губил их морской простор. Только ты, ты один это вынес, хоть мало что вынес с тех пор! Лгун и лентяй и хилый, скаредный, как щенок, Роющийся в объедках. Не помощник такой сынок! Триста тысяч ему в наследство, кредит и с процентов доход, Я не дам тебе их в руки, все пущено в оборот. Можешь не пачкать пальцев, а не будет у вас детей, Все вернется обратно в дело. Что будет с женой твоей! Она стонет, кусая платочек, в экипаже своем внизу: «Папочка! умирает!» — и старается выжать слезу. Благодарен? О да, благодарен. Но нельзя ли подальше ее? Твоя мать бы ее не любила, а у женщин бывает чутье. Ты услышишь, что я женился во второй раз. Нет, это не то! Бедной Эджи дай адвоката и выдели фунтов сто. Она была самой славной — ты скоро встретишься с ней! Я с матерью все улажу, а ты успокой друзей. Что мужчине нужна подруга, женщинам не понять, А тех, кто с этим согласны, не принято в жены брать. О той хочу говорить я, кто леди Глостер еще, Я нынче в путь отправляюсь, чтоб повидать ее. Стой и звонка не трогай! Пять тысяч тебе заплачу, Если будешь слушать спокойно и сделаешь то, что хочу. Докажут, что я — сумасшедший, если ты не будешь тверд. Кому я еще доверюсь? (Отчего не мужчина он, черт?) Кое-кто тратит деньги на мрамор (Мак-Кулло мрамор любил). Мрамор и мавзолеи — я зову их гордыней могил. Для похорон мы чинили старые корабли, И тех, кто так завещали, безумцами не сочли. У меня слишком много денег, люди скажут… Но я был слеп, Надеясь на будущих внуков, купил я в Уокинге склеп. Довольно! Откуда пришел я, туда возвращаюсь вновь, Ты возьмешься за это дело, Дик, мой сын, моя плоть и кровь! Десять тысяч миль отсюда, с твоей матерью лечь я хочу, Чтоб меня не послали в Уокинг, вот за что я тебе плачу. Как это надо сделать, я думал уже не раз, Спокойно, прилично и скромно — вот тебе мой приказ. Ты линию знаешь? Не знаешь? В контору письмо пошли, Что, смертью моей угнетенный, ты хочешь поплавать вдали. Ты выберешь «Мэри Глостер» — мной приказ давно уже дан, — Ее приведут в порядок, и ты выйдешь на ней в океан. Это чистый убыток, конечно, пароход без дела держать… Я могу платить за причуды — на нем умерла твоя мать. Близ островов Патерностер в тихой, синей воде Спит она… я говорил уж… я отметил на карте — где (На люке она лежала, волны масляны и густы), Долготы сто восемнадцать и ровно три широты. Три градуса точка-в-точку — цифра проста и ясна. И Мак-Эндру на случай смерти копия мною дана. Он глава пароходства Ма́ори, но отпуск дадут старине, Если ты напишешь, что нужен он по личному делу мне. Для них пароходы я строил, аккуратно выполнил все, А Мака я знаю давненько, а Мак знал меня… и ее. Ему я передал деньги, — удар был предвестник конца, — К нему ты придешь за ними, предав глубине отца. Недаром ты сын моей плоти, а Мак мой старейший друг, Его я не звал на обеды, ему не до этих штук. Говорят, за меня он молился, старый ирландский шакал! Но он не солгал бы за деньги, подох бы, но не украл. Пусть он «Мэри» нагрузит балластом — полюбуешься, что за ход! На ней сэр Антони Глостер в свадебный рейс пойдет. В капитанской рубке, привязанный, иллюминатор открыт, Под ним винтовая лопасть, голубой океан кипит. Плывет сэр Антони Глостер — вымпела по ветру летят, — Десять тысяч людей на службе, сорок судов прокат. Он создал себя и мильоны, но это все суета, И вот он идет к любимой, и совесть его чиста! У самого Патерностера — ошибиться нельзя никак… Пузыри не успеют лопнуть, как тебе заплатит Мак. За рейс в шесть недель пять тысяч, по совести — куш хорош. И, отца предав океану, ты к Маку за ним придешь. Тебя высадит он в Макассаре, и ты возвратишься один, Мак знает, чего хочу я… И над «Мэри» я — господин! Твоя мать назвала б меня мотом — их еще тридцать шесть — ничего! Я приеду в своем экипаже и оставлю у двери его, Всю жизнь я не верил сыну — он искусство и книги любил, Он жил за счет сэра Антони и сердце сэра разбил. Ты даже мне не дал внука, тобою кончен наш род… Единственный наш, о матерь, единственный сын наш — вот! Харвард и Тринити-колледж, — а я сна не знал за барыш! И он думает — я сумасшедший, а ты в Макассаре спишь! Плоть моей плоти, родная, аминь во веки веков! Первый удар был предвестник, и к тебе я идти был готов. Но — дешевый ремонт дешевки — сказали врачи: баловство! Мэри, что ж ты молчала? Я тебе не жалел ничего! Да, вот женщины… Знаю… Но ты ведь бесплотна теперь! Они были женщины только, а я — мужчина. Поверь! Мужчине нужна подруга, ты понять никак не могла, Я платил им всегда чистоганом, но не говорил про дела. Я могу заплатить за прихоть! Что мне тысяч пять За место у Патерностера, где я хочу почивать? Я верую в Воскресенье и Писанье читал не раз, Но Уокингу я не доверюсь: море надежней для нас.
