Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы

27

Баллада Редингской тюрьмы (стр. 34). — В мае 1897 г., после двух лет тюремного заключения, Уайльд вышел на свободу. Почти сразу он уехал во Францию и поселился в маленьком приморском городке Бернваль. Здесь он взялся за исполнение поэтического замысла, который возник у него еще в Редингской тюрьме под впечатлением от тюремных порядков и, в особенности, казни одного из заключенных — кавалериста-гвардейца, осужденного за убийство жены на почве ревности. Ритм поэмы был подсказан стихами выдающегося английского поэта А. Э. Хаусмена. Впоследствии Уайльда упрекали в заимствовании и подражании, но Уайльд имел в виду перекличку с Хаусменом, отчасти полемическую. В сентябре поэма была вчерне закончена, и Уайльд дал ее прочесть некоторым друзьям. Уайльд внутренне не согласился с Робертом Россом, замечания которого вели к «эстетизации» поэмы. Уайльд писал ему: «Твои предложения очень интересны, но, конечно, я не мог их все принять. Скажем, «каждый заключен в аду отдельном», — таково мое собственное впечатление от места, где я побывал, впечатление, выжженное в моей памяти… Со многими твоими критическими замечаниями я согласен. В стиле поэмы сказалась двойственность задачи. Отчасти это стиль реалистический, отчасти — романтический, частью это поэзия, частью — прямая пропаганда. Я сам это остро чувствую, но в целом, думаю, получилось все же нечто интересное. То, что это интересно с разных точек зрения, возможно, в отношении чисто художественном достойно сожаления. Что же касается эпитетов, то, признаю, «ужасных» и «страшных» чересчур много. Трудность заключается в том, что мир тюрьмы лишен форм и очертаний. Приведу один пример. Помещение, где осужденных вешают, представляет собой небольшую беседку со стеклянной крышей, похожую на ларьки фотографов, которые можно видеть на приморских пляжах. Почти все два года заключения я так и думал, что это фотостудия, где заключенных снимают. Чтобы описать эту штуку, эпитета и не подберешь. Я назвал ее «жуткой» в соответствии с тем, какой она стала мне казаться, после того как я узнал о назначении этой беседки. Камеру можно описать лишь по характеру ее психологического воздействия на душу заключенного: «вымытая дочиста» и «тускло освещенная», — так уж она выглядит. У нее нет ни внешних очертаний, ни внутренней обстановки; с точки зрения цветовой и формальной, она вовсе не существует. Описать тюрьму так же трудно творчески, как описать ватерклозет. Если поставить себе в качестве литературной задачи картину последнего, то достаточно сказать просто — какие обои и чисто там или же нет. Ужас тюрьмы заключается в том, что в ней все так просто, обычно по обстановке, а в то же время так мерзко, жутко, возмутительно по воздействию на человека… Ты прав, что поэма должна заканчиваться словами «Плакать доля их»… Но пропаганда, которой я хотел заняться специально, начинается именно здесь. Думаю, я так бы и определил эту вещь — «Поэзия и Пропаганда» или «Поэзия и Правда».

Уайльд определял свою поэму как «вопль Марсия, а не пенье Аполлона». Это его излюбленный символ, означавший в его глазах нечто даже более сильное, чем только поэзия. См. об этом также в «Тюремной исповеди» и в прим. к стр. 313.

В феврале 1898 г. «Баллада Редингской тюрьмы» вышла в свет. Заглавие поэмы было предложено Робертом Россом. Подписана «Баллада» была только номером камеры, где содержался Уайльд — К-33. Один из первых авторских экземпляров Уайльд направил новому начальнику Редингской тюрьмы, пришедшему на смену тому изуверу и пропойце, о котором говорится в поэме. Свыше десятка экземпляров заказал для себя адвокат Уайльда. Вскоре поэма была переведена на многие языки, в том числе на русский, К. Бальмонтом и В. Брюсовым. В 1923 г. «Баллада» была издана с иллюстрациями крупного немецкого графика Франца Мазерееля.

Обличительно-пропагандистскую направленность поэмы Уайльд подкрепил одновременной публикацией открытых писем о тюремных порядках. Письма он подписывал как Автор «Баллады Редингской тюрьмы».

28

…Не всем тюремного Врача // Выдерживать осмотр… — В письме к издателю Уайльд в ответ на замечания и предложения писал: «Бледно-желтым лицом проклятого физиономия управляющего не могла быть. Огненное сияние виски исходило от этой пламенеющей физиономии… Священник Рединга был добродушным болваном, одним из глупейших агнцев божьих, в сущности, типичный клерикал… Одно слово я изменю ради того, чтобы не оказаться понятым неправильно. Пусть будет «А врач брезгливо тороплив…». Это верно определяет тип английского тюремного врача. В массе своей они — скоты и особенно жестоки». В одном из открытых тюремных писем Уайльд писал: «Люди в наши дни не сознают, что такое жестокость. Они считают ее чем-то вроде средневековой страсти и связывают представление о ней с такими людьми, как Эччелино да Романо (один из персонажей Дантова «Ада». — Д. У.), которому сознательное причинение боли доставляло воистину безумное наслаждение. Но люди вроде Эччелино — ненормальные типы, извращенное выражение индивидуализма. Обыкновенная жестокость — это просто глупость. Это абсолютное отсутствие воображения. Это результат стереотипных систем, строгих, ненарушимых правил и — глупости» (1897).

29

Кайафа — первосвященник, противник и преследователь Христа. Целовал им же осужденных.

30

…И в этот миг раздался крик… — Избиение умалишенного, которого тюремные власти считали симулянтом, Уайльд описал и в открытом письме в газету «Дейли кроникл»: «…Я чистил и вытирал свою посуду после обеда. Вдруг тюремное безмолвие неожиданно нарушилось ужаснейшими и отвратительными криками или, скорее, ревом. Я вздрогнул, так как в первую минуту мне пришло в голову, что кто-нибудь неумело режет быка возле тюремных стен. Но вскоре я сообразил, что крики исходят из подземельного этажа тюрьмы, и я понял, что какого-нибудь несчастного подвергают телесному наказанию… Вдруг меня осенила мысль, что это, быть может, секут полоумного».

31

ПОРТРЕТ ДОРИАНА ГРЕЯ

В этом небольшом романе или повести Оскар Уайльд обратился к проблеме, которая постоянно занимала его, — соотношение искусства и действительности, искусства и морали. Замысел был подсказан ему встречей в мастерской знакомого художника, которому позировал для портрета удивительной красоты молодой человек. Прототипом Дориана Грея называли поэта Джона Грея, друга Уайльда, но современные комментаторы не поддерживают этой версии. «Портрет Дориана Грея» печатался первоначально в журнале «Липинкотс Мэгэзин» (1890), который сумел в ту пору привлечь целый ряд выдающихся авторов — Стивенсона, Уайльда, а за ними — Киплинга, Конан Дойла, Герберта Уэллса. Пуританская пресса встретила роман в штыки, находя его «безнравственным». Уайльд защищался, и когда один из рецензентов упрекнул его в том, что он всего лишь пользуется «опасным» материалом, подобно тому как это делает в «Крейцеровой сонате» Толстой, Уайльд ответил, что подобное сравнение только льстит ему.