себе.
Кроме этого, у меня был еще один повод уйти с белым медведем. Мне просто
Я знала, что отец никогда не согласится.
Что касается мамы, меня очень смутило то, с какой легкостью она согласилась отдать меня белому медведю. Неужели она не любила меня? А если бы медведь попросил Оливи, так же охотно мама рассталась бы с ней?
На шестой день я рано вернулась от вдовы Озиг. Я вошла в дальнюю комнату и случайно услышала, как мама с папой громко разговаривают в гостиной. Я подумала, что они опять ссорятся, и чуть было не вошла к ним, но вдруг услышала, как папа сказал с тоской:
– Я не могу перестать думать о том, что за всем этим стоит ложь о рождении Роуз.
– Никакой лжи. Она Ориана Роуз.
– Ольда, она не восточный ребенок. Мы оба это знаем.
– Она Ориана Роуз. – Мамины слова прозвучали медленно и твердо.
– Нет, – громко сказал отец. – Она – Ниам.
– Ниам? – Повисла пауза. – Она не Ниам, – холодно произнесла мама. – Я не думала, что ты веришь в родовое направление. Это же суеверие, ты всегда так говорил.
– Я и не верю. По крайней мере, не верил. Но когда я впервые взял ее на руки, посмотрел ей в глаза, то понял, что это Ниам. В глубине души я всегда звал ее Ниам.
Правда постепенно доходила до меня. Имя Ниам начиналось с буквы «Н» – норд. Я должна была заменить Оливи, но родилась на север. На компасе у меня было собственное место. Волнение поднималось у меня в груди. Потом к нему добавилась злость. Я покраснела и стала задыхаться.
Мама с папой обманывали меня все эти годы. Я резко повернулась и задела локтем миску, которая с грохотом свалилась на пол.
– Кто там? – крикнул отец.
Вдруг я поняла, что не хочу видеть их лица. Мне нужно было время подумать. Я вылетела из дому, на бегу застегивая плащ: стоял холодный осенний день.
Пока я бежала, вдобавок к злости во мне проснулось воодушевление. Я родилась на север. Это было ясно.
Неудивительно, что мама так старалась держать меня поближе к себе, чтобы превратить в точную копию Оливи.
Мы все хорошо знали, как мама относится к северным людям. Каждый раз, когда ей рассказывали о том, что кто-то плохо себя ведет или вредничает, она неизменно качала головой и с осуждением говорила:
– Он точно рожден на север, запомните мои слова.
Я знала, что роды начались внезапно в непогоду. Должно быть, мама придумала ту правду, с которой смогла жить. А отец с ней согласился. «Ложь о рождении Роуз… Ниам».
У меня было такое чувство, как будто я больше не знаю своих родителей. Или себя.
Потом я вспомнила про розу ветров, которую папа нарисовал для меня. Это тоже была ложь. Я сорвала плащ и расстелила его на земле.
Встала рядом с ним на колени. Да, вот солнце восходит. Но белое пятно, которое я всегда принимала за облако, было медведем. Теперь я точно разглядела. Белый медведь стоял, глядя на север. Папа не смог утаить правду. Она лежала передо мной. Правда и ложь – рядом.
И вдруг меня осенило.
Знал ли кто-нибудь еще об этом? Только мама и папа или?.. Недди знал?
Нужно обязательно выяснить.
Недди был у соседей, помогал чинить забор. Я подобрала плащ. Носить его мне больше не хотелось. Дрожа от волнения, я направилась на ферму Торска.
Недди
Смеркалось, когда мы закончили чинить забор. Я пожелал доброго вечера Торску и проводил его взглядом. Он был хорошим человеком. Интересно, что бы он подумал, расскажи я ему, как шесть дней назад белый медведь зашел к нам в большую комнату и попросил отдать ему Роуз в обмен на здоровье Зары и богатство для всей семьи. Я представлял недоуменное выражение лица Торска. А потом он улыбнулся бы и сказал:
– Одна из твоих сказочек, да, Нед?
Звучало и правда как сказка, которую рассказывают детям зимним вечером у камина. Похоже на историю про Локки[9], превращенного в белого медведя, который требовал жизнь одной девушки в обмен на вечное счастье Мидгарда, мира людей. Такое на самом деле в обычной жизни не случается.
Я любил старинные волшебные истории, но в жизни мне не хотелось разговаривать с животными,