потому что не останется ни певцов, ни слушателей?
Но сейчас они стояли, все семеро – шестеро вернувшихся и один, что оставался каким-то образом в мире, кто ждал и дождался.
Магистр застонал и пошевелился. Гайто мигом обернулся, фыркнул с ненавистью, подходя ближе.
Человек сумел перевернуться на спину и открыть глаза. Над его лицом поднялось заострённое копыто, то самое, что с лёгкостью крошило крепчайший камень.
– Нет… пощади… – прохрипели едва двигающиеся губы.
Гайто опустил копыто. Голова скакуна склонилась, нечеловеческие глаза пристально уставились на магистра.
– Нет! Хозяйка… превозможет всё! Никогда не…
Гайто вздохнул – на сей раз совсем по-человечески.
Щёлкнули зубы рыбочуда, заскрежетал рвущийся металл. Человек вскрикнул, оставшись без шлема и с кровавым росчерком на подбородке.
Гайто в последний раз топнул копытом.
«Беги», – понятно было без слов.
Он не хотел убивать. Подобно тому, как Природа никогда не отнимает жизнь по пустой прихоти.
Рыцарь поднялся и вновь нагнулся, чтобы подобрать выпавший меч.
Гайто фыркнул, переступил обманчиво тонкими ногами и со всей силой ударил копытом. Клинок со звоном переломился.
«Прочь!»
Но магистр не был бы магистром, обратись он в бегство. Не сводя глаз с Семерых, он подхватил рукояти своей тачки. Помедлил несколько мгновений – и зашагал прочь, ни разу не обернувшись.
Он был далеко не трусом, этот магистр.
Семеро его не преследовали. Семь сущностей стояли тесным кругом, и шестеро из них стали мало- помалу бледнеть, словно растворяясь в воздухе. Вскоре остался только один, последний – гайто. Хранитель путей и дверей, хранитель, чьё бесконечное одиночество кончилось.
Гайто вскинул гордую голову, заржал. И, сорвавшись с места, ринулся сквозь рушившуюся вокруг него ночь.
– Всё равно добреду… – шептал человек, налегая на рукояти тяжёлой тачки. Он не вернулся в развалины за искорёженным шлемом, лишь заменил раздробленный копытом Зверя меч на другой клинок. Дорога, едва освещённая ночными светилами, вела на север, но магистру не удалось уйти далеко.
Бросившееся на него из кустов существо ничем не напоминало человека. Посреди лба ворочался единственный глаз, чёрная броня застыла вокруг вздутых, жутко изменённых суставов. Жуткий рот, усеянный множеством мелких и острых зубов, щерился.
Магистр, несмотря ни на что, оставался рыцарем и воином. Опытный мечник, он успел пригнуться так, что когти лишь скользнули по наплечникам, и встретил того, кто ещё совсем недавно был чародеем Метхли. Латный кулак врезался в скулу твари, ломая роговую броню и кости под ней. Брызнула жёлтая жижа, вновь завоняло Гнилью. Метхли – если это создание ещё могло так зваться – взвыл, перекатился костяным клубком, кинулся вновь, выставив когти; и на сей раз его встретило острие клинка. Меч пробил грудину, тварь запрокинула голову, захлёбываясь в агонии, – но изо рта и раны выплеснулась Гниль, чистая и яростная, голодная Гниль.
Теперь закричал и магистр, роняя меч и падая на колени в грязь рядом со хрипящим, дергающимся Метхли. То, что осталось от трёхглазого чародея, умерло быстро, замерев и вытянувшись напоследок; человек же рядом с ним погибал долго, мучительно долго, пытался срывать доспехи и одежду, катался по снегу и дорожной жиже, пока наконец не замер, лицом вниз, рядом со своим уже оцепеневшим противником.
Гниль справедлива. Не должен уйти ни один.
Глава XVIII
Чёрная волна. Да. Именно так, чёрная волна, и за ней – глухая бездонная пустота. Алиедора Венти, Гончая Некрополиса, пришла в себя. И, как обычно, вовсе не торопилась оповещать об этом весь мир. Привычка – вторая натура, а подобные привычки Некрополис вбивал намертво, даже удивительно, как Мастерам это удавалось за не столь уж долгий срок обучения.
Тихо. Пусто. Кожа не ощущает ни малейшего движения рядом. Она – будем думать – одна. Нет, не чувствуется и чужого ожидающего взгляда. Скорее всего, Мудрые на время взяли верх, законопатили Алиедору в какую-нибудь камеру. Что сказал бы мастер Латариус, узнав, как его лучшая ученица позволила себя провести?
Связана? Нет. Свободна и одна. Значит, в камере. Мудрые, они ж не полные глупцы, чтобы оставлять её на свободе. Потому что должны понять – она убьёт их всех, голыми руками и безо всяких колебаний. Хватит, один раз уже дрогнула.
Она полежала ещё немного, неподвижно, прислушиваясь и принюхиваясь. Нет, она никуда не делась из башни Затмений – здешний запах не спутаешь ни с чем.
Жёсткий камень под лопатками. Её, похоже, просто оттащили в сторону и бросили – потому что нет над нею нависающего потолка.
Тело, однако, не утратило ни силы, ни гибкости. Алхимия Мастеров продолжала сочиться из скляниц в жилы, оставляя Гончую – Гончей. Алиедора осторожно приоткрыла один глаз. Темно, тихо. Пусто. Гончая поднялась одним рывком, принимая боевую стойку.
Один из больших залов, через них она поднималась на самый верх башни Затмений. Продолжается бесконечная ночь, и мечи, свитые из звёздного света, по-прежнему пронзают темноту. Но пронзают впустую – никто не творит магические обряды в их скрещении, никто не вычерчивает замысловатые фигуры на пыльном полу. Мудрые куда-то исчезли. Тёрн? Нет, совершенное и жуткое молчание царит в башне, но где-то совсем рядом иными чувствами, не как у обычного человека, угадывается что-то кошмарное, растущее, голодное, поглощающее всё и вся. И где-то внизу, в самой башне, под её фундаментами, тоже что-то происходит.
А рядом с Гончей так и остался лежать серый кинжал, призрачное оружие, залог Мудрой ноори. Алиедора сама бросила его за миг до того, как её ударили в спину, и вот, гляди-ка, клинок никуда не исчез.
Пальцы доньяты сами сомкнулись на рукояти. Пусть чужое, пусть, быть может, предательское – но всё- таки оружие. Посмотрим ещё, чья возьмёт!
Алиедора бросилась к знакомой лестнице, вихрем слетела по ступеням. Вот и нижний зал, где очутились они с Тёрном, впервые оказавшись в башне Затмений. Дороги отсюда нет, во всяком случае, обычным глазом её не увидишь и обычной отмычкой не отомкнёшь.
Она заметалась, словно зверёк по клетке. «Нет, врёшь, Гончую Некрополиса так просто не возь-мёшь!» – повторяла она заученную, затвержён-ную мантру, пока та словно бы не сделалась бессмысленной. «Словно бы» – потому что именно к этому и стремились её создатели.
И точно, решение пришло, казалось бы, само по себе. Какой же Алиедора была глупой! Как могла забыть о столь очевидном, почему не…
Да именно потому. Потому, что страшно, потому, что сама память об этом режет, словно острый нож. Каждый день – словно пытка, и вновь вспоминать об этом – пытка едва ли не худшая.
Чёрный куб кора Дарбе. И к тому – опыт, полученный ещё в самой Гильдии Мастеров, когда Латариус учил её отделять часть себя и заставлять эту часть расставаться с жизнью. Он уверял, что именно Мастера Некрополиса нашли этот способ и смогли сделать его безопасным… до известного предела.
В самом деле, чем башня Затмений отличается от того же ящика, грубо сколоченного из неотёсанных досок и обитого шкурами, куда её засадил предводитель северных варваров? Да и руны тоже… Алиедора невольно провела ладонью по плечу, и оставленные остриём варварского ножа росчерки отозвались знакомо-послушной болью. Да, они тут. Да, случись что – придут на помощь. И конечно же, не бесплатно.
Она усмехнулась. Слабы вы стали, Мудрые, даже убить как следует не можете. Или не хотите? Или я каким-то образом вписалась в ваши хитроумные – как вам кажется – планы? Должна для чего-то
