– Но Звери… мертвы… – неуверенно начала было Стайни.
– Нет, – вдруг вырвалось у Алиедоры.
– Нет, – одновременно с ней отозвался и дхусс. – Я слышу их. Их гнев и ярость. Чувства их живы, они не покинули Райлег. Впрочем… – он глубоко вздохнул, – довольно слов.
Его руки шелохнулись, пальцы словно пробежали по незримым струнам; и Алиедора готова была поклясться, что она на самом деле слышит музыку. Безмолвную музыку Беззвучной Арфы.
Но, против всех её ожиданий, это оказалась отнюдь не та колыбельная, к каким она привыкла. Гром бушующей бури, грохот штормовых волн, разбивающихся о скалистый берег, крик хищной птицы, камнем падающей на добычу, утробное рычание зверя, рвущего ещё тёплую плоть, – вся мощь сурового мира звучала сейчас, звучала беззвучно; как? – этого Алиедора постичь не могла.
Башня Затмений – это место, где Арфа впервые ожила, вдруг поняла Гончая. Камни помнят самые первые аккорды, когда ноори едва только вступили под этот небосвод. Изгнанники, напуганные и растерянные, они бежали из умирающего мира, чтобы – не в первый раз! – обрести новый дом.
И они обрели его. Какое-то время они даже дерзали делать вылазки, корабли под зелёными парусами осторожно пробирались вдоль чужих берегов, Беззвучная Арфа сперва огласила, кроме смарагдских, пустынные в ту пору берега острова Луал, а потом и иных земель. Однако ноори было слишком мало, чтобы захватить огромные пространства, населённые молодыми и жестокими народами, познавшими свою собственную магию и не желавшими сдаваться без боя.
Великая башня Затмений, шедевр Мудрых народа ноори; магия здесь сплавлена воедино с камнем, создав новую сущность. Тёрн пел, пел беззвучный гимн Семи Зверей, и ему отзывались сейчас каждая плита, каждая потолочная балка и каждый вытесанный блок из стен. Башня словно вспомнила, для чего изначально предназначали её создатели, для разговора с силами, иными, нежели человеческие.
Оцепенев, дхусса слушали и все остальные. Ксарбирус застыл, уголки рта скорбно опустились, и стало видно, как же он всё-таки стар. По щеке медленно катилась одинокая слеза, алхимик забыл и утереть её, и отвернуться, чтобы другие не видели его слабости.
Нэисс сидела, подтянув колени к груди, забывшись, глядела на дхусса, и глазищи лесной чародейки сияли, словно два огромных изумруда. Стайни уронила руки, серая пелена исчезала из её взгляда, ярость и помутнение, вызванные жуткой алхимией, уходили, растворяясь без следа в новой, уже чистой крови.
Слабо и неуверенно, но улыбался чему-то своему Брабер, позабывший даже о красно-золотом клинке. Рядом с ним застыл мэтр Кройон – чувствительный демон рыдал, ничуть не скрываясь.
Стайни глубоко вздохнула, протянула руку сидхе – и та не отдёрнулась. Бывшая Гончая села рядом с недавно ещё смертельным врагом, потому что иная сила, грозно провозглашённая Беззвучной Арфой, властно вступала в свои права, навсегда ли или на миг – никто бы не сказал, но сейчас она была всепобеждающей.
Клановый знак на щеке Тёрна пылал уже не багряным, не ярко-алым, но чисто-белым пламенем; а по челюсти и шее дхусса обильно текла кровь, словно жилы под нанесённым рунным росчерком лопнули, не выдержав напора.
Отзывались и оставленные ножом кора Дарбе руны на теле Алиедоры. Эхо магии отдавалось глубоко под самыми нижними из фундаментов башни, камни покидали веками предназначенное им место, ибо, когда ярятся Стихии, что может устоять перед их гневом?
Беззвучная Арфа прощалась и звала, всё вместе. Сопровождала торжественное шествие Семи Зверей, навсегда покидающих свою юдоль, покорно склоняющихся перед силами куда более могучими, непредставимыми для смертных, силами, что правят всем Великим Древом Миров; или же – нет, не склоняющихся, напротив, вставших на последний и безнадёжный бой, как и положено истинным Хранителям, чей долг – умереть, но не сдаться.
Но слышимая теми, кто должен во всех уголках огромного мира, Беззвучная Арфа требовала свою плату. Кровь текла уже по плечу и груди Тёрна, он дышал всё тяжелее – но плечи его не опускались, и угрюмая решимость никуда не исчезла из глаз.
Он сделал выбор, понимала Алиедора. Без меча и доспехов, дхусс бестрепетно шёл навстречу призрачному, ускользающему врагу, постоянно меняющему формы и обличья; рядом с дхуссом, Избранным ли, нет, Великим Тёмным ли, Светлым – никто бы не сказал – сейчас никого не было. Керван распался.
Арфа звала – но никто не отвечал. Никто не шёл на её призыв, полумрак в подземелье башни Затмений сгустился ещё больше. Что-то злобное, исчезающее, изменчивое, многоликое таращилось из глубины, но, увы, это чудовище не имело сердца, которое можно разрубить или проткнуть.
– Держись, дхусс, – прошептала Алиедора. – Держись, потому что…
И в этот миг всё кончилось, потому что башня Затмений стала рушиться.
Тёрн хрипло вскаркнул, взмахнул рукой, мешком обваливаясь на пол. Тело его словно налилось жуткой, неподъёмной тяжестью, так что даже Алиедора со Стайни не смогли удержать дхусса на ногах. Пол под ногами заходил ходуном, башня издала жуткий и громкий скрип-стон, вопль отчаяния и ужаса.
То ли Гниль в бесплодных, как казалось со стороны, атаках сумела подточить незримые опоры, то ли схватка адептов той самой магии, что возвела башню, внесла свою лепту – но по полу, стенам и потолку побежали многочисленные трещины, они стремительно расширялись. Башня падала не как обычные здания, её части словно раздавались в стороны, распираемые жуткой и необоримой силой.
Чёрный демон играючи вскинул неподвижного дхусса на плечо, заметался, но бежать было некуда, здесь не было лестниц или спасительных ходов. Здесь не было ничего, кроме магического средоточия власти ноори над Смарагдом, и сейчас это всё рушилось во прах.
Все ссоры и раздоры были мгновенно забыты.
Алиедора расширенными глазами, не шевелясь, глядела на мечущегося демона, на пытавшуюся что-то сделать с Тёрном сидху, на другую Гончую-беглянку, что яростно кричала что-то старому алхимику, на скрежещущего зубами гнома, что затравленно озирался, не в силах, верно, найти никакого выхода.
Они метались, а Алиедора не шевелилась. Идти и бежать некуда. Дорога закончена. Тёрн не дозвался, и Арфа умолкла окончательно. Все звуки умерли, Гончую заключила в стальные объятия страшная тишина. Нет врагов, некого убивать и резать.
А ведь ночь так и не кончилась, отрешённо подумала Алиедора. Страшная ночь, приговорившая Смарагд, а быть может, и весь остальной мир.
Что делать? Раздвигаются стены, мечется демон Кройон, на руках его окровавленной куклой болтается бездыханный Тёрн. Неужто всё вот так и завершится?
Что? Демон наконец остановился? Верно, чего мотаться… Тёрн жив, он открыл ей своё прошлое, он, наверное, убил себя в отчаянной попытке дотянуться до старых хозяев Райлега – зачем? А теперь осталось только ждать, и просить все силы, земные и небесные, чтобы ожидание не растянулось слишком надолго.
Да положи же ты наконец дхусса, болван. Ничему ты тут не поможешь. Я уже сделала, что могла. Ага, вроде остановился… и впрямь положил. Услыхал, что ли?
Башня Затмений меж тем неспешно и беззвучно рушилась, вернее сказать – раздавалась всё шире и шире. Трещины обратились разломами, стены словно уплывали; больше всего это напоминало распускающийся цветок.
Над дхуссом хлопотали и алхимик, и сидха, и вторая Гончая, и демон, и даже гном, а Алиедора сидела на холодном камне, равнодушная и безучастная. Рваться и метаться больше нет смысла. Пришли опустошение и спокойствие. Вот… не думала не гадала, а эвон как всё повернулось.
Однако шли мгновения, а стены башни отнюдь не падали на головы доньяте и её невольным соратникам. Плавно, словно поддерживаемые незримой рукой, они опускались в пропасть – да, в пропасть, потому что окружавшее башню скалистое плато исчезло напрочь. Вокруг одинокого каменного столпа кипел сплошной океан Гнили, повсюду, насколько мог окинуть глаз. Исчезли скалы, исчезли деревья и кусты, исчезло всё – осталось одна лишь Гниль.
И уровень её быстро поднимался.
В жёлтой жиже скользили бесчисленные тела многоножек, мокро щёлкали жвала, шуршали лапы и панцири, твари готовились к последнему броску.
Подступал враг, с которым не совладают и тысячи тысяч Гончих.
Алиедора глубоко вздохнула, села, поджав ноги, как любила сиживать в детстве. Что ж, она сделала
