Дети Хедина (антология)

– Рой, – произнес Деас, – мы все очень тебя любили. Но то, что ты собираешься сделать… Мы вряд ли сможем понять и простить. Мать простит – на то она и Мать. Но не требуй от ее недостойных детей такого же великодушия. Извини. Мы до последнего надеялись, что ты все же одумаешься. Но, видно, зря.

– Мне не следовало сюда приходить, – кивнул Ройне, поднимаясь. – Простите, братья.

«Жаль, здесь нет Нибба, он бы наверняка понял меня. Или попробовал бы понять…»Нибб, единственный из «своры», был больше другом Ройне, чем Ториша, и часто шел вразрез с мнением остальных. И был единственным, кому Ройне втайне завидовал.

– Прощайте. Прощай, Ториш.

Ториш так и стоял молча, прожигая взглядом старшего брата, но стоило Ройне дойти до двери, догнал его и вышел следом.

Солнце уже почти скрылось, надо было идти к Дому Матери.

– Я провожу тебя, – сказал Ториш.

Ройне дернул плечом. Он бы предпочел, чтобы брат остался с приятелями. Так было бы проще. Ему нужно сосредоточиться. И нужно действительно отрешиться от всего, что привязывало его к прошлой жизни. Вид Ториша, угрюмо, но твердо вышагивающего рядом с ним, отвлекал и пробуждал совсем забытые чувства. Которые и Черным-то братьям иметь ни к чему.

– Если бы я хотел все тебе испортить, я бы просто втянул тебя в драку там, в «Полосатом», – сообщил Ториш. – Ты бы не смог прийти вовремя в Дом Матери. И остался бы.

Ройне внимательно на него посмотрел. И промолчал. Он чувствовал, что слова ничего не спасут, но могут еще больше испортить.

– Просто объясни мне, почему? – Ториш посмотрел на него в ответ.

– Это сложно… – пальцы Ройне сжались на плече брата. – Слишком сложно.

Они остановились: обоих вдруг пронзило воспоминание, как маленький Тош бегал за Ройем и упрашивал его рассказать, почему тот так хочет сделаться черным всадником. Рой тогда тоже не смог внятно объяснить. И Тош пошел за ним, чтобы самому понять, что же так завлекало брата.

– Это должен был быть я, – сказал Ториш. – Из нас двоих…

«Да», – Ройне часто думал об этом. Если бы он не украл брата из обычной жизни, тот стал бы сейчас первым парнем в селе – красивым, веселым, видным женихом и наверняка уже хорошим кузнецом, старшим подмастерьем, а может, и мастером. Отец бы им гордился и радовался, что у него есть такой наследник. А девицы не давали бы ему проходу, пытаясь обратить на себя его внимание, а он, надуваясь от гордости, таскал бы их по очереди на сеновал, выбирая, и после обсуждал бы их по вечерам с приятелями за кружкой пива. И на какой-нибудь из них в конце концов женился бы, а она принесла бы ему сына… или дочку… Это была бы его жизнь, та, для которой он создан. В нем так много этой жизни! Даже заглушенная чарами Матери, она умудряется прорываться наружу из-под черной брони, сковавшей его тело и душу, притягивает к нему людей и запросто делает душой любой компании. Он мог бы стать замечательным человеком там. Но вместо этого он стал Черным братом, который никогда не променяет любовь Матери на другую любовь, а его детьми будут только посвященные Матери победы. Об этом всегда мечтал Ройне, не Ториш. И именно Ройне сейчас уходит, возвращаясь в обычную жизнь, а Ториш остается. Должно было быть наоборот, да.

– Нет, – Ройне развернул Ториша к себе.

Он чувствовал, что надо объяснить, но почему-то слова давались ему с трудом. Как будто он только что научился говорить. И все-таки…

– Это моя судьба, – сказал он. – Это моя… моя плата. За мою гордыню и самонадеянность. И… Знаешь, Тош, когда мы ушли из дома… То есть я ушел, а ты отправился за мной, я долго не мог себе простить, что не остановил тебя. Ведь я был старше. Я лучше понимал. Я был ответствен за тебя. Но я позволил сделать тебе то, что тебе делать было не нужно. Потому что… Это польстило мне. Что именно я был для тебя примером. Не наш отец, не дед, не дядя. Взрослые, уважаемые всеми люди. А я – малолетний сопляк, которого все только шпыняли, потому что считали, что у меня ветер в голове. А ты выбрал меня. Уже потом, когда нас привезли сюда, я понял и почувствовал свою вину перед родителями. Я предал их. И то, что я позволил уйти тебе, увеличило мое предательство вдвойне. И сейчас… Это мое решение. Осознанное. Необходимое мне. Но, Тош, если ты из-за меня тоже решишь… предать, предателем будешь не ты. А я. Понимаешь? Отпусти меня, брат. И прости.

Ториш молча смотрел на него и кусал губы. Словно хотел что-то сказать, но не решался.

– Я все равно уйду, – добавил Ройне, чувствуя, что не стоит так заканчивать разговор. – Но если ты отпустишь меня, нам обоим будет легче.

– Ничего ты не понимаешь, брат, – наконец разомкнул губы Ториш. – Иди, не то Мать решит, что ты испугался и решил не приходить к ней.

Ройне кивнул и пошел к Дому Матери, чувствуя, как брат провожает его пристальным тяжелым взглядом.

«Почему мне кажется, что я все делаю не так?.. Но отступать уже слишком поздно».

Он отдал оружие дежурившему у входа Серому брату и взошел по ступеням Дома.

Плотный жар сомкнулся вокруг него, как только он переступил порог. Небольшой приемный зал, казалось, весь состоял из огней. Ройне непроизвольно потянулся к завязкам под горлом: захотелось снять не только плащ, но и плотную кожаную куртку. Но вовремя опомнился. « Только Мать может снять с меня плащ».

– Матушка? – позвал он, не видя ее. И тут же почувствовал ласковое прикосновение к своей спине.

– Ты все так же тверд в своем намерении разбить мне сердце? – тихо произнесла Мать Юма.

– Я все так же тверд в своем намерении просить вас о милости освободить меня от клятвы, – ответил он.

– Неужели после того, как ты прогулялся по улицам Обители, бывшей тебе родным домом, после того, как ты повидался со своими братьями, ты не усомнился в своем намерении?

«Я сомневался до того, как приехал сюда, сомневался, что смогу устоять перед искушением остаться, но здесь я ни в ком не встретил понимания, так что…»

– Нет.

– Что ж… Я сказала тебе все, что могла. Не вижу смысла больше тебя уговаривать. Оставляю тебя тут. До утра. Не хочу тебя смущать, сын мой.

Ее шаги зашуршали по каменным плитам, и Ройне резко обернулся ей вслед.

– Что меня ждет здесь?

– Я не знаю, – она оглянулась и пожала плечами. – Может, ничего, а может, битва с драконом, в которого превратится пламя светильников. Магия моего Дома стара как мир и глубока как материнская любовь. И столь же непознаваема. Даже я никогда не знаю, что она может предложить очередному сыну, решившему отказаться от ее защиты. Ты давно не пил моего молока, и в тебе почти ее не осталось. Но до утра ты еще мой сын, укрытый моим плащом, а значит, не совсем чужой здесь. Не забывай об этом. Что бы ни было.

Мать Юма ушла, и Ройне остался в одиночестве среди множества свечей, факелов и треног с огненными чашами.