Старший Кудесник одобрительно кивнул. Шепот всегда понимала его лучше остальных. Книжник внимательно посмотрел сначала на него, потом на Шепот и слабо улыбнулся. Он тоже понял.
— И что?
— Мы должны сделать так, чтобы что-то здесь, в Руанне, стало Сумраку дорого. Настолько дорого, чтобы он был готов защищать это от Змеиного Лорда и его Орды. Защищать, наплевав на свой любимый нейтралитет.
— Кхм! Это звучит настолько глупо, что даже… интересно. — Последний, дотоле молчавший Кудесник рассмеялся коротким каркающим смехом. — Значит, вы предлагаете вместо того, чтобы планировать оборону Руанны или искать способ уничтожить Череп Масакара, сосредоточить свои усилия на том, чтобы отыскать в самом эгоистичном создании нашего мира нечто, хоть отдаленно похожее на душу? И, отыскав, побудить его думать не только о себе, но и о других? Я всегда знал, что ты, брат, выбираешь для решения проблемы самые экстравагантные пути.
— Потише, Ворон! — вступилась за старшего Кудесника Ночной Шепот. — Если у тебя есть более зрелые предложения, можешь их высказать.
— К сожалению, нет. — Чернобородый Кудесник развел руками. — Идеи более бредовой, чем эта, у меня нет.
— Что защищают люди, когда беда подходит к их дверям? — негромко спросил Тучегон.
— Образ жизни, дом, отечество, семью, родных, близких, жен, детей… — забормотал Волчий Дух. — Но Сумрак никогда ни к чему не был привязан. Человек без родины, без дома, без семьи, без близких… Все, что у него было, он променял на одиночество. У него нет слабых мест. Сумрака даже смерть не страшит, потому что через три дня после нее он возродится в теле любого темноволосого ребенка, зачатого между ночью и днем.
— Любовь, младший брат. Ты забыл самое главное. — Ночной Шепот смотрела на старшего Кудесника и улыбалась. — Люди всегда защищают своих любимых. Яростнее всего, отчаяннее всего, безжалостнее всего, может быть потому, что у любви больше всего врагов. Из-за нее так часто убивают… И, что очень важно, в отличие от дома и семьи, которых мы не сможем создать для нашего пленника, любовь может вспыхнуть где угодно и когда угодно. Ты ведь именно это придумал для Сумрака, Тучегон? Испытание на способность любить?
— Да, сестра. За то короткое время, что у нас еще есть, нам предстоит решить архисложную задачу! Заставить полюбить человека, который никогда не любил.
— Это бред! — Мастер Троп даже подпрыгнул в кресле. — Любовь — это подарок судьбы. Величайшее и кристально чистое чувство. А вы… вы предлагаете создать его искусственно! И создать для такого монстра, как Сумрак! О чем ты вообще думаешь, Тучегон?!
Тучегон усмехнулся. Столь пламенной реакции от маленького толстяка он не ожидал. От кого угодно, но только не от Мастера Троп, единственная любовь которого плескалась в пивном бочонке! Торжествующее выражение лица старшего Кудесника красноречиво говорило о том, что он уже все продумал.
— Я полагаю, что для решения проблемы нам нужен профессионал, — спокойно произнес Тучегон, нимало не смущаясь под испытующими взглядами братьев. — Мастер в умении любить и влюблять. Гений… Блудница!
Порыв ветра налетел с севера и жадно рванул полы темно-серого плаща, лежавшего на плечах высокого смуглого мужчины. Он стоял на краю длинной террасы, тянувшейся от высокой смотровой башни далеко в сторону, аж до самой скальной гряды, под которой гнездились предместья Руанны.
Лежащий под ногами смуглолицего город — величайшее творение человеческих рук — вольно раскинулся почти на всю долину Янарет, вздымая к небу шпили дворцов и башен. Храмы богов сияли золотом и серебром. Бесчисленные памятники и изваяния, гигантские в сравнении с крошечными фигурками людей, казались ожившими титанами, вернувшимися в мир смертных из седой древности. Это было прекрасное и волнующее зрелище… но не для того, кто поднимается сюда каждый день на протяжении вот уже семидесяти лет.
Смуглолицый мужчина небрежным движением одернул плащ. За сотни часов, проведенных здесь, высоко над богатейшим и прекраснейшим городом мира, его пытливый взгляд распутал все хаотичные переплетения улиц, разгадал все тонкости мозаики зданий, рассортировал и оценил все множество архитектурных стилей. Руанна была прекрасна, но она давно постыла ему.
И, собственно говоря, вот уже лет триста ему не нравились большие людные города!
Он плюнул вниз и вдруг с места, почти не сгибая колен, взлетел на парапет, ограждавший края террасы. На какое-то мгновение показалось, что сейчас он оттолкнется от мягкого, рыхлого от постоянной эрозии камня и полетит вниз, но этого не случилось. Неведомая сила подхватила смуглолицего как раз на краю парапета, на короткий миг задержала в воздухе и тут же мягко, но настойчиво оттолкнула назад. Каменная крошка зашуршала под подошвой сапог, когда человек в плаще, сделав акробатический кульбит, приземлился на ноги.
Смуглолицый беззвучно рассмеялся. За семьдесят лет эти прыжки в бездну были единственным развлечением, которое еще не наскучило. Он очень почетный пленник! Ему даже умереть по собственному желанию не позволено!
Лицо человека в плаще чем-то неуловимо напоминало клинок восточной сабли — тонкое, изящное и волевое. Темно-синие глаза казались гранеными кусочками весеннего льда. В них не было блеска, огня, искры. Они пугали — холодные и глубокие, как у змея. Во всем облике этого человека сквозило что-то странное, непонятное. Когда он двигался, движения выглядели настолько плавными, что просто сглаживались, сливались, будто двигался не человек, но призрак. И тени, чувствуя его близость, начинали себя странно вести. Они буквально густели вокруг него, наливались чернильным мраком, так, словно одно присутствие смуглолицего отпугивало свет.
Последнее, впрочем, не удивительно.
Его не зря звали Сумрак…
— Ты не отдашь мне ЕГО? — голос женщины дрожал от волнения.
— Нет. — Тучегон глубоко вздохнул, пытаясь совладать с собой.
Отказ давался нелегко.
Очень трудно отказать, когда все твое естество требует откликнуться на любые просьбы и уговоры этой золотоволосой бестии, лишь бы заполучить ее в свои объятия. Она так прекрасна и так доступна. Ее ласки — цена достаточная даже для того, чтобы выпустить в мир Зверя…
Тучегон медленно закрыл и открыл глаза, усилием воли очищая сознание от непристойных образов. Его дух всегда был сильнее плоти. Не пришлось даже прибегать к магии.
— Я не могу его отдать тебе. Уговор был иной. Ты должна была влюбить Сумрака в себя, а не просто соблазнить его на пару ночей.
— Я сделала все, что могла! Я сделала даже больше, чем могла, клянусь! Моих усилий хватило бы на то, чтобы ввергнуть в войну несколько государств сразу. Но в этом человеке нет места любви!
Было странно слышать от нее что-то подобное.
Отказать ей? Устоять перед ее чарами?! Не полюбить ее?!
Немыслимо!
От женщины исходила аура чувственности и доступности. Для любого мужчины противоестественно было бы не возжелать ее. Нет, она не была обворожительно прекрасна. Ее лицо не сияло редкой, точеной красотой. Она не отличалась поразительным совершенством фигуры. Но именно из-за нее, из-за женщин, хотя бы отдаленно похожих на нее, мужчины бились на дуэлях, начинали войны, совали головы в петли, завоевывали троны и покоряли народы. В ней одной сосредоточилась квинтэссенция всех прелестниц мира, каких только можно было желать.
