Сергей Тютюнник
Непримиримые (сборник)
Обломок вавилонской башни
I
На шестнадцатилетнюю дочь полковника Иллариона Чихории наваливается любовь. С первого сентября в ее классе появляется «новенький». Это высокий смуглый юноша с сильным телом. Он жил в Южной Осетии, успел повоевать с грузинами за независимость своего края, но обрел лишь судьбу беженца и независимый, гордый взгляд на сверстников. Он смотрит на них холодными глазами из-под пышных ресниц и приподнимает левую тонкую бровь. В эти глаза и высокую бровь влюбляется большинство девочек класса. Мальчишки ходят за «новеньким», как жеребята за маткой, пытаясь вкусить молока мужества и боевого опыта.
Шестнадцатилетняя Светлана Чихория часами вертится перед зеркалом и вздыхает о тенистых ресницах юноши-осетина, прячущих холодный огонь глаз. Критически оценив свою внешность, Светлана огорчается и запирается в своей комнате читать книжку про любовь.
Ее отец – полковник Илларион Чихория – лежит в постели на животе и кряхтит от боли. От осенней сырости у него обострился радикулит. Жена Иллариона Чихории, потускневшая русская женщина, втирает мужу в поясницу лечебную мазь. Сын – Георгий Чихория – сидит посреди комнаты и рассказывает родителям о своей поездке в Дагестан.
Из роты, где Георгий служит командиром первого взвода, дезертировал солдат. Офицеры высчитали, что тот удрал домой, под Махачкалу. За беглецом послали старшего лейтенанта Чихорию. Георгий поехал в Дагестан за свой счет, в гражданке, старательно скрывая в дороге свою принадлежность к армии, потому что добираться из Владикавказа до Махачкалы пришлось через взбунтовавшуюся Чечню и раскаленный страстями междоусобного 92-го Грозный. Солдата в часть он вернул, но денег от начальника финансовой службы полка не получил. И зарплату, и командировочные начфин пообещал не раньше чем через месяц. Дома Чихорию-младшего ждут жена-армянка и двухлетняя дочь. Им почти нечего есть. Семья дезертира нагрузила сына и его командира в дорогу продуктами, но Георгий постеснялся брать что-либо съестное домой, пользовался гостинцами только в пути.
После командировки старшему лейтенанту Чихории дали день отдыха, и вот он – у родителей, в старой трехкомнатной квартире посреди Владикавказа, продрогшего от ранних холодов осени.
Георгий рассказывает о своих делах скупо, подбирая слова, стараясь не расстроить мать. Мать вздыхает, все-таки расстраивается и, шаркая тапочками на сухоньких ногах, идет на кухню разогревать в духовке крупный речной песок из буйного Терека. Раскаленный песок она сыплет в холщовый мешочек и прикладывает к мужниной болячке. Грузное тело полковника Иллариона Чихории вздрагивает от ожога, он черным огненным глазом стреляет в супругу:
– Надя, осторожнее – печет!
– Ларик, потерпи, иначе месяц проваляешься тут! Неужели нравится ходить на четвереньках?
Иллариону Чихории не нравится ходить на четвереньках и не нравится болеть. Он чувствует себя в полной зависимости от своей послушной, воспитанной в кавказских традициях жены. Жена начинает командовать им, муж-грузин начинает страдать.
Но это полбеды. К страданиям морально-физическим добавились еще и морально-политические. По высочайшему приказу военное училище, где он преподает тактику и где учился его сын, закрывают и расформировывают.
– Такая учебно-материальная база! – с мягким грузинским акцентом говорит Чихория-старший. – Единственное у нас училище, где более-менее прилично готовили пехотных офицеров к действиям в горах! И все это – под нож! О чем они там, в Москве, думают?
Разве так можно? Что, войн в горах больше никогда не будет?!
Этот Кавказ – как пороховая бочка. Тут больше сотни народов и национальностей. И каждый нож за пазухой держит, норовит соседа зарезать и себе что-нибудь урвать.
Чихория- младший слушает молча, вздыхает и выходит на лестницу покурить. Ему обидно за училище, за армию и за страну, но не так, как отцу. Георгий надел погоны в смутное перестроечное время и более привычен к военной неразберихе и головотяпству последних лет. Чихория-старший со своими устоявшимися житейскими принципами болезненно воспринимает новости. Он впервые не знает, как прокормить семью: училищу, как и мотострелковому полку, где служит сын, уже третий месяц не дают денежного довольствия.
– Генерал Соколов из своего кабинета почти не выходит, на утреннем разводе боится офицерам в глаза смотреть. – Илларион Чихория качает крупной головой, когда-то укрытой жесткими черными кудрями, а теперь серой от седины. – Вот невезучий генерал! Командовал дивизией в Грозном – начался в прошлом году этот чеченский мятеж, сумасшедший Дудаев неизвестно откуда появился и неизвестно что затеял. В другие времена только дай приказ – разнесли бы к чертовой матери этот Грозный вместе с бандитами. А так – целую дивизию растащили, фактически – разгромили… Сколько оружия там оставили – ужас!
Жена Иллариона, шаркая тапочками, уходит на кухню готовить чай. Ей страшно слушать разговоры про оружие и мятеж. Женское сердце чует войну.
– И что, разве Соколов в этом виноват?! – продолжает Чихория-старший, глядя в стену перед собой и морщась от жгучего песка на пояснице. – Только назначили его начальником училища – опять беда!.. Я сокращения не боюсь: пенсию, слава богу, заслужил. Но ведь жалко, обидно – такое училище, такой преподавательский состав разогнать – разве это не вредительство?! Эх, нету Сталина! Иосиф Виссарионович быстро бы порядок навел.
Чихория-старший кряхтит и утыкается взглядом в картину на стене – подарок сослуживцев к юбилею их свадьбы с Надей: Святой Георгий в серебряном кафтане на белом коне летит над кавказскими холмами и пронзает серую мглу горящими очами.
Сын слушает отца, молчит и думает о генерале Соколове, придавленном обломками страны. «В другие времена Соколов, наверное, застрелился бы», – предполагает он.
За окном темнеет. В комнате включают свет. Чихории-младшему пора возвращаться к жене и дочери. Он накормлен, мать дает ему немного денег, жареных котлет и пару банок с консервированными помидорами и огурцами. Из комнаты выходит проститься с братом сестренка, влюбленная в одноклассника. У нее в серых (от матери) глазах – девичий густой туман. Ее мало волнуют безденежье в семье, смута в стране и растерянность в армии.
II
На улице моросит дождь. Георгий Чихория направляется домой.
На маршрутном автобусе он доезжает до окраины Владикавказа и шагает к военному городку, где живет и служит. Идти ему километра два. Справа и слева от дороги – пустырь, поросший кустарником. Этот отрезок пути офицеры называют «мертвой зоной», потому что здесь уже не ходит городской транспорт. Считается, что военный городок – это автономный поселок, а совсем не Владикавказ. Георгий шагает по растерзанному шоссе. Под его ногами шуршит выбитый из асфальта щебень. В правой руке Чихория несет матерчатую сумку с провизией.
Он идет из Владикавказа, как Наполеон из Москвы. За его спиной занимается пожар междоусобной войны. Чихория этого не знает. Георгий прокручивает в памяти разговор с отцом, думает о деньгах и представляет, как жена Майя сейчас нажарит картошки и они, несмотря на все сложности бытия, весело съедят ее с котлетами и солеными помидорами. Холодный октябрьский ветер треплет полу его офицерской шинели. Над головой Георгия, в чернильной вышине, ползут грязные матрасы облаков. Они закрывают луну и звезды. Моросит дождь.
Чихория из-за темноты и увлеченности своими мыслями не видит притаившихся в придорожном кустарнике молодых людей. Им от пятнадцати до восемнадцати лет. Их шестеро. Они из соседнего поселка, населенного преимущественно ингушами. Все следят за Георгием и даже во тьме узнают в нем офицера. У Чихории резкая отмашка левой рукой и четкий строевой шаг. Щебень ритмично шуршит под его ногами.
Шестеро юнцов вырываются из укрытия и атакуют ночного пешехода. Они набрасываются на него молча, как голодные волки в зимней степи. Чихория, услышав топот дюжины молодых ног, едва успевает обернуться и поставить на обочину авоську с продуктами, чтобы отбить первый удар. Но ударов много. Георгий поначалу не чувствует боли, отмахивается руками и ногами. Жесткая шинель, как железная труба, сковывает его движения. Чихорию окружают, бьют сзади. У Георгия вспыхивают перед глазами звезды. Он падает. Его месят ногами и топчут. Тело его безжизненно вздрагивает от ударов.
– Шакал! – устало и зло говорит кто-то из юнцов и сплевывает на поверженного в грязь офицера густым кровавым плевком.
Вслед за ним по очереди сплевывают на Чихорию все нападавшие, затем подходят к авоське, пинают ее ногами, слышат звон, достают банки и бьют их об асфальт. Завершив свою трудную работу, юные победители растворяются в темноте.
Чихория долго лежит без сознания. Потом выныривает из обморока. Прислушивается к голосам своего измочаленного тела.
Это гул гибнущего Вавилона. «Подъем!» – лениво командует себе Георгий и начинает медленно, по частям, сгруппировывать свой рассыпанный организм, словно детский конструктор. Встает, пошатываясь. Ищет сбитую в бою фуражку. Натыкается на разбитые хрустящие осколки стекла и раздавленные грязными молодыми копытами котлеты. Скрипит зубами. Кровь начинает бурлить в его помятом теле. Взгляд мутнеет от наплывших слез. Находит фуражку, липкую от грязи. Оглядывается вокруг,
