одному, нестройно, стрелять перестали. Оглохшие от грохота, вслушивались в наступившую тишину. Не поднимая голов, высматривали в каменистой долине признаки жизни.
– Все. Ушли, гады! – Капитан Олег Егоров поднялся на полусогнутых ногах, готовый рухнуть на землю в ту же секунду. Но выстрелов не было. – Пошли, посмотрим!
Его люди медленно поднялись, хлопая ладонями по животам и ляжкам – выбивали пыль.
Убитых было четверо. Один из них – старик с роскошной бородой. Пули у него застряли в груди. Он, видимо, замешкался и не успел залечь. Остальные были убиты в голову.
Солдаты собирали оружие, вытряхивали из чужих карманов патроны.
У деда был старый карабин. Егоров с трудом разогнул старику пальцы, окаменело скрюченные на винтовке. Кроме ремня, на оружии была еще тонкая цепь из легированной стали. Цепь шла от приклада куда-то к поясу. Олег сильно дернул карабин, но цепь не оторвалась. Он разгреб дедовы азиатские одежды и крикнул:
– Эй, корреспондент! Иди сюда, что-то покажу!
Я подошел к нему и вытаращил глаза. Цепь от карабина уходила старику прямо в тело, в правый худой и дряблый бок. Я смотрел долго, завороженно, не двигаясь. Подошли и остальные.
Егоров достал нож и стал ковырять деду бок. У меня потемнело в глазах, и к горлу подкатилась тошнота. Остальные смотрели молча и с любопытством.
Цепь заканчивалась кольцом. Кольцо было надето на ребро. Олег оттянул ребро указательным пальцем, а ножом разогнул кольцо.
Отхаркавшись, я вернулся к Егорову. Тот вытирал цепь от крови носовым платком.
– Слушай, Олег, подари цепь на память, – попросил я капитана.
– Подарю. Если не будешь «полоскать» меня в своей газете. Я как-то прочитал: «Огонь!» – прозвучала команда, и мишени, истекая кровью, уползли в горы». – Олег произнес это тем идиотским тоном, которым и нужно произносить такие фразы. Солдаты вокруг заулыбались.
… Вернувшись из рейда, я показал цепь своему рыжему суетливому редактору и рассказал, как она мне досталась. «Да ты что?! Серьезно?! Да ты что?!» – тараторил редактор.
Через три дня приехал писатель из Москвы. В редакции пили теплый технический спирт и закусывали «красной рыбой» – килькой в томате. Раскрасневшийся редактор, предварительно пошептавшись со мной в коридоре, говорил:
– Хочу подарить вам на память уникальную вещь… Это цепь, которой душман приковал к себе карабин. А вот это кольцо было на ребре…
– Да-а… Как говорил Киплинг: Запад есть Запад, а Восток есть Восток… Чужой, неведомый мир… Просто ужас, какие они все фанатики, – качал головой писатель. – Покажу друзьям в Москве – ахнут от зависти! – Он разглядывал кольцо, щупал звенья, пробовал цепь на разрыв мягкими ладонями. – Просто умрут от зависти.
Писателя провожали, томительно и усердно договариваясь встретиться в Москве.
– Ты видел, как он?.. Да ты что?! Он обалдел от этой цепи! – говорил редактор, тряся рыжим хохолком. – Слушай, может, ты съездишь к ремонтникам, договоришься?..
Через две недели приехал журналист из центральной газеты. Раскрасневшийся редактор строчил:
– Хочу подарить вам уникальную вещь… Это цепь, которой душман приковал к себе карабин. Вот это кольцо было на ребре…
В шкафу у редактора лежало еще семь таких цепей, сделанных по моей просьбе прапорщиком-умельцем из ремонтного взвода. Цепи, тщательно отполированные, сияли, а на кольце для пущей достоверности было выковыряно что-то вроде арабской вязи.
– Ну, мужики в Москве сдохнут от зависти… – говорил журналист. – Вот уж воистину: им нечего терять, кроме своих цепей…
Дня через три ждали группу московских проверяющих, и я отпросился в рейд с разведротой.
Кобелино
На столах успели раскалиться от жары консервные банки со сливочным маслом. Черные мухи, сдурев от восторга, пикировали в его янтарный сок и умирали в золотой глубине.
В столовую вошел Олег Егоров – командир роты, капитан, крепенький, бритый налысо, с серыми усами. Он сел за стол и оросил свою розовую голову теплым потом.
От раздаточного окна к Егорову устремилась Зинка-официантка, прикрытая одеждой чисто символически. В ее голых руках под пляшущей грудью была тарелка с макаронами «по-флотски», то есть вермишель с нитками тушеного мяса. Завтрак.
– Опять «по-флотски», – буркнул усатым ртом Егоров. – Это вообще интересно воспринимается: морское блюдо в пустыне…
– А ты шашлыков хотел? – ужалила невыспавшаяся Зинка.
– Хотел… и хочу.
– Тада встаньте и пожарте, – подделывая одесский акцент, процитировала Зинка кусок анекдота.
– Но у меня нет мяса, – подыграл ей Олег (и опять же сказал святую правду).
– Тада сидите и не… жвандите, – улыбнулась Зинка, вскинув выщипанную бровь.
– Собаке дай что-нибудь человеческое, – попросил Егоров и достал из кармана полиэтиленовый мешочек.
Зинка выхватила его из капитанских рук и стартовала к окну раздатки.
– Чаю захвати! – крикнул ей в полуголую спину Олег.
Реактивная Зинка принесла в мешочке тушенку и поставила перед Егоровым горячую кружку с бурым чаем, имевшим происхождение от грузинского чай-совхоза. Олег аккуратно выловил из масла мух, стряхнул их на пол и стал макать в банку хлеб. Масло текло по крепким пальцам Егорова. Он смахивал его языком и запивал чаем. Пот омывал короткое капитаново тело, проступал на куртке и штанах темными пятнами, спускался крупными каплями со сверкающей головы, поблескивал в серых усах.
– Что, жарко? – ехидно спросила Зинка. – А я тут, в этом пекле, целый день парюсь.
– Ты и ночью у зама по тылу не мерзнешь, – брякнул Олег.
– А ты завидуешь, что ли, или ревнуешь? – не растерялась Зинка.
– Завидую… и ревную.
– Ну и дурак, – сказала резко. – Ты жену лучше ревнуй!
– До жены далеко, до тебя близко.
– Это тебе только так кажется, – стойко оборонялась Зинка…
Она работала в полку четвертый месяц. Приехала с Украины, оставив дочку у матери. Егоров, по случаю оказавшийся в штабе, после утряски документов у кадровиков привез ее в полк на своей БМП. Зинку определили в столовую официанткой.
Еще в дороге Олег стал бить к ней клинья, истомившись без женского внимания. Быстрая и трепетная Зинка понравилась Егорову. В свою очередь, Зинка поначалу ничего не имела против Олега, носившего на лице печать серьезности и обстоятельности, и однажды уступила егоровскому напору в своей комнате среди бела дня во время долгого обеденного перерыва. Оба они так спешили, будто что-то у кого-то украли. И после каждый про себя чертыхался и стеснялся другого.
Продолжалось это не очень долго. Но такой паузы для шустрой Зинки было достаточно, чтобы разобраться: «Егор» – не «тот» человек, вечно занят со своей ротой, из рейдов не вылезает, хороший (говорят) семьянин и прочее, и прочее, что, с точки зрения женщины, увеличивает количество недостатков и подавляет достоинства.
Пока Олег пошел на второй заход, Зинка уже связала себя с заместителем командира полка по тылу – своим начальником. Она связала себя с ним подарками, культпоходом в кино, а в конце концов и самой главной связкой. Зам по тылу подполковник Бубнов – бывший спортсмен-гиревик, здоровенный бык, постепенно тающий под афганским солнцем, – тут же проверил в роте Егорова учет и сохранность вещевого имущества и обругал Олега и его старшину Титенко. Дал понять, кто есть кто.
Егоров попробовал с Зинкой поговорить серьезно и однажды после ужина схватил за локоть, тормозя стремительный ее бег.
– Ты что, Егорушка, перегрелся? – остудила капитана официантка, и взор ее заледенел. – Любовь прошла, завяли помидоры, сандали жмут, и нам не по пути… Пусти руку! Еще увидят…
Насчет увядшей любви Зинка, конечно же, слегка соврала. А Егоров, конечно же, это знал. Однако отказ зажег в нем некоторые чувства. Знакомый замполит-автомобилист, водивший колонны мимо полка, подарил однажды Олегу щенка. И Егоров, раненный официанткой в сердце, назвал щенка Зиной. Надежда вернуть женское внимание не оставляла пропыленного ротного командира. И периодически, в течение уже второго месяца, Олег постреливал в заданном направлении, прощупывая удалившуюся цель. Он и теперь, в столовой, пустил пробный снаряд.
– Ты, Егорушка, вроде как на баб оголодал? – пошла в лоб Зинка.
– А чего не оголодать?! – не стал вилять Олег. – Я, слава Господу, не деревянный. И не вижу особых причин, препятствующих, например, организации шашлычков…
– А Бубнова не боишься?
– Не боюсь. Боюсь, что ты боишься.
– Я боюсь?! – вспыхнула Зинка. – Чего мне его бояться, я что ему – солдат, жена? Сама себе командир. Так что, Егорушка, сбацай шашлычок, сбацай. А я посмотрю…
Зинка в душе жалела об Олеге. Бубнов был всем хорош для нее. Но однажды в полк приехал какой-то полковник с проверкой. Зина ему понравилась. Он заигрывал с ней во время ужина. А Бубнов видел все и молчал, понимающе улыбаясь. Полковник после обильного угощения жарко дышал Зине в ухо, уговаривая на вечер сходить к нему в «гостиницу», помещавшуюся в одном из крыльев офицерского барака. Но Бубнов и бровью не повел. А ведь Зинка уже прочно состояла при нем как походно-полевая жена.
Этот маневр Бубнова Зине не понравился, и у нее в душе вырос гвоздь на зама по тылу. Зинка к полковнику тогда не пошла, но и с Бубновым три дня почти не разговаривала, цедя сквозь зубы односложные ответы…
– Чего не сбацать шашлычки, сбацать мы можем абсолютно свободно, – еле сдерживая рвущуюся изнутри на поверхность сатисфакцию, забормотал Егоров.
– Ты сначала
