Операция

Сергей ТютюнникОперация

Увязнув длинными ногами в своей куцей полуденной тени, пастух стоял на обочине и держал руку шлагбаумом. Шестнадцать обшарпанных машин, шедших на юг, остановились. Колонна захлопала высокими дверцами «КамАЗов» и зарычала выхлопными трубами.

– Чего тебе, отец? – Старший колонны подтянул вымокшие от пота штаны, отлепив их от мускулистых ляжек.

– Дуст! Дуст! [1]  – Мягко клеил обе ладони к груди старик и тряс прокаленной спутанной бородой.

Старший кивнул: «Давай дальше» – и постучал по своим часам:

– Цигель-цигель-ай-лю-лю! – Он вел колонну на юг и спешил. Колонна чадила выхлопными трубами. К старику и старшему подошел замполит. Вылез из кабины и я.

Пастух показал черной рукой на холм. Пастух вонял бараном и тащил старшего и замполита на этот холм. Старший и замполит пошли за ним. Я увязался следом. Старик широко шагал калошами на босу ногу и резал воздух просторными серыми штанами.

На обратном склоне холма сидел мальчик лет семи. Он испуганно блестел глазами, грязными руками сжимая правую коленку. Босая его ступня багрово раздулась и матово отсвечивала гнойником. На взбухший этот вулкан села муха. Спина ее играла тремя цветами спектра. Мальчик отогнал муху, и она взлетела с ревом бомбардировщика дальнего действия.

Рядом бродили равнодушные овцы, уткнувшись мордами в выжженную землю. На чужаков в военной форме с запахом солярки и металла обратила внимание только овчарка с обрубленными ушами и опухшими сосками. Она глухо зарычала, не открывая пасть. Шерсть ее была бежевой. Вокруг овчарки копошились четверо щенков – такого же бежевого цвета, но с вкраплениями черных пятен. Собачье семейство быстро определило, что овцам ничего не грозит, и побрело вдоль края отары подальше от чужих глаз. Мы проводили выводок взглядом и подошли к маленькому пастушонку.

– Та-а-ак, – сказал замполит и посмотрел на старика.

Тот ухватил его за рукав каменными пальцами и затараторил на угловатом фарси, просяще заглядывая в глаза.

– Щас сделаем операцию, – сказал замполит старшему.

– Как это ты сделаешь ему операцию? Монтировкой? – спросил старший.

– Отверткой, – подсказал я, улыбаясь.

– Найду чем, – ответил замполит и пошел к колонне.

Мальчик испуганно хлопал ресницами и отгонял муху.

Замполит обошел колонну и собрал весь имевшийся в наличии одеколон. На склоне холма лежала груда «Консулов», «Гусаров», «Командоров», «Спартакусов». Рядом стояли раскрытый рыжий портфель замполита, автомобильная аптечка и два здоровых, как жеребцы, водителя – Сашуньчик Червяков и Игорь Акимов. Они лили замполиту на руки одеколон из капиллярных горлышек.

– Теперь сюда! – показал замполит благоухающей рукой на ногу пастушка.

Сашуньчик Червяков, прозванный Сашуньчиком за детские губы, стеснительные глаза и нецелованность тамбовскими девицами, свернул белую голову московско-парижскому «Консулу» и вылил на грязную распухшую ногу афганского пастушка благовонный продукт международного сотрудничества. Замполит носовым платком смывал многодневную грязь. Мальчонка, стиснув зубы, дышал шумно и часто, как щенок в жару. Потомок московского таксиста рыжий и конопатый Игорь Акимов накручивал вату на спички. Старший колонны, старик и я молчали в ароматном чаду. Пустыня пахла парикмахерской. Овцы подняли морды, втягивая носами неведомый дух. Из ложбинки вынырнула овчарка. За ней ковыляли щенки.

Замполит достал из портфеля бритвенное лезвие «Нева» и вымыл его лосьоном. Пастушок сверкал глазами по сторонам.

– Я готов! – сказал замполит.

– Ты что же, лжехирург, собираешься резать этим? – спросил я.

– Этим собираюсь, Лже-Симонов. Садись ему на ногу! А ты на случай чего держи старика! – сказал замполит старшему.

Сашуньчик Червяков и Игорь Акимов до побеления пальцев прижали худые руки пастушонка к земле. Тот заплакал. Тихо и обреченно. Когда я удобно и осторожно уселся на левую, здоровую, ногу мальчика, у старика затряслась борода.

– Та- а-ак! – сказал старший и закурил.

– Э-э-эх! Цапала-царапала-корежила-рвала! – выпалил замполит, стиснул рукой налитую, вздрагивающую ступню, задержал дыхание, как перед выстрелом, и лезвие плавно легло на зеленую вершину нарыва.

Я силился, но не выдержал – зажмурил глаза. Старший бросил окурок, схватил старика за костлявые плечи, оторвал его от земли и резко развернул спиной к «операционной». Черное лезвие с хрустом вспороло нарыв. Мальчонка дернулся всем телом и заверещал. В стороне зарычала бежевая овчарка. Сквозь парфюмерную завесу прорвался запах гнили.

Афганчонок лежал без сознания. Замполит проодеколоненной ватой на спичках ковырялся в развороченной ноге и отгонял трехцветную муху. Потом в рану влили полбутылки лосьона. Ногу перебинтовали. Замполит вытер со лба пот и закурил.

Я сказал: «Фу-тты!» Рыжий водитель Акимов отшлепал по щекам пастушонка. У старика-афганца тряслись каменные руки. Старший колонны сказал: «А если загноится?» Замполит затянулся сигаретой: «Не загноится. На них все, как на собаках, заживает. Сроду с медикаментами дела не имеют – организм для лечения идеальный».

Сашуньчик Червяков принес банку голландского напитка «Зизи» и влил его в побелевшие губы пастушка. Тот отрыгивал газ и захлебывался. Сашуньчик выбросил пустую банку и с высоты своего баскетбольного роста посмотрел на пастушонка застенчивыми тамбовскими глазами.

– Ташакор [2] , – простонал пастушонок, задрав голову с мокрыми глазами к Сашуньчику Червякову.

– Будет жить, – сказал замполит.

Старик-афганец запылил калошами ловить овцу в благодарность.

Перепуганная животина блеяла, копытца ее дергались.

– Не-е-е, – завертел головой замполит. – У нас в армии медицина бесплатная.

Старик не понимал. Мальчик размазывал по грязной щеке слезу и шмыгал носом.

– Мы взяток овцами не берем, – пустился в объяснения замполит и добавил, обернувшись к нам: – Да и отара небось не его.

Старик не понимал. Изжеванное тяжелой судьбой лицо его было напряжено. Каменные руки все еще сжимали одуревшую овцу.

– Баранами не берем, – не успокаивался замполит. – Берем борзыми щенками.

И жестом стал объяснять, что хотел бы взять собачонку.

… Бежевого щенка с черной лапкой упаковали в рыжий портфель замполита. Отпустив овцу, старый пастух удерживал теперь овчарку. Она скалила зубы и рвалась из цепких объятий спасать детеныша.

– Все, ребята, по коням! – рявкнул старший, и мы двинулись к машинам.

«КамАЗы» загрохотали двигателями и тронулись.

Пастушок выполз на холм. Белела перевязанная нога.

Шестнадцать обшарпанных машин шли на юг мимо вылинявшей чалмы старика, мимо обиженно рычащей овчарки, мимо груды пустых одеколонных бутылок, мимо сломанного лезвия «Нева». Каменная от труда и безводья рука старого афганца прощально торчала в густом облаке сгоревшей солярки…

Опухшее азиатское солнце заглядывало в кабину с ароматными руками замполита, где черная лапка щенка дрожала и топала по вытертому сиденью. Скулеж собачонки тонул в грохоте мотора.

Примечания

1

Дуст – друг.

2

Ташакор – спасибо.