Веером не прикроешь провинцию, за которую стыдно.
Две молодые крестьянки Ханако и Кейко глухо выли, таращась на приведших их в незнакомое место самураев. Неделю назад их вместе с еще восемью соседскими девушками забрали из деревни, выдав старосте деньги. Сначала было жутковато, но подруги объяснили, что страшно только попервости, а потом… а что ты будешь делать, когда в доме все богатство — это голодные дети, не захочешь, начнешь раздвигать ноги для приезжих. А эти даже ничего себе. Аккуратные. Не торгуясь выплатили положенное, значит, и за подарками дело за застопорится. О подарках девушки уже слышали. Те, кого гоняли развлекать приезжих, нет-нет и хвастались кто мешочком риса, кто новым веером, кто блестящими четками. О подарках этих шушукались меж собой, вспоминая заезжих воинов и гадая, когда же те, снедаемые страстью, явятся за своими избранницами, дабы взять их в жены или наложницы.
Да что там в наложницы, простыми служанками незазорно, лишь бы бежать от этих рисовых полей, от тяжелой работы и нищеты.
Да, сначала все было вполне нормально, наслушавшись рассказов подруг, девушки уразумели, что их поведут до дома, где остановились служивые, или до лагеря, если их командир поскупился арендовать дом. Они прошли мимо дома старосты, где старший из пришлых заплатил положенное, вышли на окраину деревни и направились вниз по склону в сторону озера.
— Что-то я не вижу дыма, — Кацуко оглядела пространство из-под руки, — где лагерь, там и костры. Всегда так было. Мы куда, господин? — спросила она идущего рядом с ней хмурого самурая, но тот не ответил. — Если костров не видно, они остановились в соседней деревне. Там костры не разрешат разводить, да и не нужны там костры. У старосты знаете какой домина здоровенный, мы с отцом ездили весной. А еще, говорили, Грюку-сама приказал в прошлую весну гостиницу построить. Там они и обосновались, на что хотите, спорю.
Деревня действительно скоро появилась перед девушками, но самураи вели в сторону леса.
— Может, дыма просто не видно, или не хочется им сейчас еду готовить. Может, поели уже или ветер дым от нас гонит.
— Как поели? Другие господа всегда кормили, — запричитала толстая Орино.
— Ну, стало быть, на этот раз без еды перебьешься, — толкнула ее под локоть Ниоко. А несчастные, напуганные Кейко и маленькая Ханака, которые никогда в жизни не ходили дальше ближайшего источника, что сразу же за рисовыми полями, от страха и вовсе только что себе на ноги не писали.
Не заходя в деревню, они действительно свернули в лес.
Когда под ногами закончилась тропка и самураи вдруг свернули к болотцу, Ханака заплакала и так и шла всю дорогу, не видя ни людей, ни деревьев, а только ориентируясь на спину напуганной не меньше нее Кейко. На спине у Кейко была тщательно заштопанная мачехой прореха. Досадно, конечно, когда у девушки на платье следы штопки или заплата, но строгая мачеха не стала слушать доводов падчерицы, пообещав забрать и эту одежду. По ее словам, люди будут смотреть на ее лицо, а на спину и не взглянут. Хотя каждый знает, что когда кланяешься, вся спина перед глазами. Чтобы не думать о страшном, Ханака так всю дорогу и разглядывала платье Кейко. А еще неловкая Кацуко нет-нет да и наступала ей на ноги. Ну что за наказание с этой девушкой.
— Утопят? — Орино была словно не в себе. — Знамо дело, утопят, и вякнуть не успеешь, а что делать?
— Нечего глупости говорить, — одернула подругу Ниоко. — Ты бы лучше больше на дорогу глядела, чем глупостями девушкам головы забивать. Прошли мы болотце-то, вот и по болотным цветам видать, за спиной остались. А теперь земля уже не мшистая, а обычная, вон древесные грибы, к тому же дорога явно вверх пошла, сами не чувствуете? Уходим мы от болота. Да и что там делать, на болоте-то? Комаров кормить? Не для того нас господа самураи с собой взяли, чтобы столько времени идти и в какой-то луже утопить. Хотели бы смертью извести, так это и дома можно было бы сделать. У батюшки с братьями, поди, мечей-то нет, а ножи только хозяйственные. Долго ли они выстояли бы против самурайских катан?
Последняя фраза рассмешила уже отчаявшихся увидеть белый свет девушек, и, хихикая и взбодрившись, они вышли на поляну, где действительно был разбит лагерь и горели три костра, один в центре — побольше, и два по сторонам. Правда, дыма девушки ощутить не могли, так как ветер дул в другую сторону.
Первым делом им велели выстроиться в рядок, и появившиеся из полупрозрачного матерчатого домика красивая, богато одетая женщина и сопровождающая ее неопрятная старуха подошли к крестьянкам.
— Что скажешь, дорогая? Нравится тебе кто-нибудь из них? — произнесла дама, нежно поглаживая по плечу безобразную старуху. Голос у госпожи звонкий да ласковый.
— Даже не знаю, эти глаза… — Старуха отерла рукавом лицо. — Все как в тумане, подойду ближе, боюсь не разглядеть какого-нибудь изъяна, а потом вороти все по новой.
— В любом случае будет лучше, чем теперь, — возразила дама. И попросила стоящего рядом с ней самурая угостить девушек чаем.
Крестьянок попросили подвинуться, и двое воинов тут же постелили на земле светлую материю, которой хватило бы на пошив трех широких штанов и еще двух курток. Эта незатейливая мысль пришла в голову Ниоко, которая частенько помогала матери шить на домашних. И, набравшись храбрости, она поделилась ею с окружающими.
— Действительно? — Знатная дама улыбнулась и подмигнула своей пожилой спутнице. — Вот славная девушка, и красавица, и, по всей видимости, рукодельница, как тебе?
— Даже не знаю, — старуха беспомощно развела руками, после чего девушкам было предложено садиться прямо на материю. Каждой была выдана чашечка с ароматным чаем. Не то, что обычно пьют в деревне, нагло именуя божественным именем Чай! А настоящий, тот самый чудесный напиток, по легендам, способный истребить все горести и иссушить все слезки, до последней.
Шло время, девушки, уже несколько раз призванные служить заезжим господам, с удивлением глядели на двух женщин, мирно пивших чай и разглядывающих их, в то время как самураи, для которых они и были предназначены, скромно разошлись по лагерю и занимались теперь каждый своим делом. Странно это.
— Может, начнем? — казалось, что знатная дама робеет перед своей пожилой спутницей.
— Начнем. — Старуха отложила в сторону чашечку и, опираясь на руку подоспевшего самурая, поднялась на ноги и, не разгибая горбатой спины, приблизила свое безобразное лицо к хорошенькому личику Ниоко, отчего той вдруг сделалось неуютно. Сердце затрепетало так, словно хотело вылететь из груди, а руки и ноги сделались холодными и влажными. — Кругленькое личико, умные глазки. Служанка бы из нее, наверное, и неплохая получилась, а вот…
— Посмотри других, хотя… может им раздеться?
— Всему свое время. — Старуха обнюхала Ниоко и, встав для удобства на колени, доползла до Орино.
— Толста не в меру. Зачем ее вообще привели? Глаз нет? — скрипучим голосом осведомилась она у самураев и, не дожидаясь ответа, распахнула одежду на груди у девушки.
— Да брось ты, девочка — самый сок, а что до полноты, то всегда можно и похудеть. Главное, чтобы основа была правильная, личико красивым, тело здоровым. Ну, что скажешь?
— А вдруг это тело не захочет похудеть? Ну да, Фудзико-сан тоже столько лет собиралась похудеть, а только жрет и две циновки вместо одной занимает, — осклабилась старуха.
— Фудзико жрет, а ты не будешь. Посмотри, какие у нее бедра, с такими бедрами можно десять детей выносить, и никакого урона организму.
— Нет. Не решусь. — Старуха вновь промакнула рукавом глаза и подползла к не помнящей себя от страха Ханаке. — Как тебя зовут? — спросила она, вынимая из прически девочки деревянный гребень и распуская ей волосы.
— Ханако, — пискнула та, не сводя испуганных глаз со старухи. Все происходило не так, как об этом
