бы они вооруженных стражников, и он дворами, огородами и ушел бы?
— Иисус должен был погибнуть. В этом заключалась Его святая миссия. За всех погибнуть.
— Чувство долга, это мне понятно. Но вот чтобы позволить плевать на себя, бить и даже не ответить, не постараться хотя бы несколько врагов с собой на тот свет утащить? Загадочно…
Амакуса молчал, украдкой подсчитывая обступивших его самураев. Силы были слишком не равны, а за его спиной уже закрылись ворота, и десяток… нет, нельзя думать о том, что кто-то должен отдать за тебя жизнь. Это неправильно. Но разве правильно погибнуть, не вызволив при этом мать?
— А что, христианин мог бы повторить путь Христа?
— Я пришел и весь в вашей власти. — Амакуса невольно положил руку на рукоять катаны и тут же убрал, устыдившись столь далекого от покорности и смирения жеста.
— Убить тебя — не штука. Это даже неинтересно, — дайме задумался, — а вот если бы ты, милый друг, мне показал настоящее христианское смирение. Ну, позволил бы мне и моим людям бить тебя кнутом, пинать ногами, плевать в лицо. Если бы мы макали тебя лицом в дерьмо, ссали на тебя, обзывали поносными прозвищами, а ты бы все это спокойно сносил, даже не пытаясь притронуться к оружию… Мог бы ты не соблазниться поднять меч, если бы мы сейчас, к примеру, раздели тебя донага и, оскопив, попользовались все вместе твоей розовой задницей? А… чешутся руки выхватить катану? Чешутся ведь? А твой Христос, поди, все оскорбления выдержал. И ты его за это уважаешь. И может быть, я бы тоже его уважать стал, если бы своими глазами узрел, как человек из самурайской семьи втаптывает в грязь свою честь ради спасения матери.
Покрываясь обильным потом, Сиро медленно вытащил из ножен оба меча и, помедлив, положил их на землю.
— А вот этого как раз и не нужно, — остановил его даймё. — Пусть оружие будет при тебе или возле тебя. Так, чтобы в любой момент ты мог до него дотянуться, дабы поквитаться со мной или этими господами. Что до них, то мне без разницы, если ты и убьешь кого, новых найму. До меня же дотянуться у тебя руки коротки. Так. Но коли сопротивляться начнешь, мать твою я лично на кусочки порежу и птицам на корм по полям, по лесам разбросаю. Понял ли?
Амакуса кивнул, и тут же один из людей Мацукура Сигехару ударил его кулаком в живот. Согнувшись, Сиро полетел на землю, тут же поднимаясь и пытаясь разогнуться. Следующий удар пришелся по почкам, он снова упал, и тут же кто-то саданул пяткой в подбородок.
Сиро отлетел в сторону, кто-то дернул его за одежду так, что материя затрещала, и под оглушительный смех самураев он снова полетел на землю, но на этот раз участники веселья чуть увеличили свой круг, давая место человеку с кнутом в руке. Воздух взвизгнул, и тут же кнут обжег плечи юноши, ужалив в щеку. Снова характерный звук рвущегося воздуха, но теперь кнут обвился вокруг талии Сиро, причиняя ему страдания. Юноша вскрикнул, хватаясь за остов стоящего во дворе колодца, и тут же удары начали сыпаться на него один за другим. Вжик — роздых, вжик — пауза, вжик. Так работает человек, знающий кнут в совершенстве. Профессионал. Спокойно, без истерики и рывков, раз за разом разрывая одежду и беззащитную кожу. Вжик — красная полоса, вжик — первые капли крови, вжик…
— Все, братья. Они поймали нашего Сиро и теперь измываются над ним! — закричал остальным забравшийся на стену и увидавший оттуда расправу Яков. По странному стечению обстоятельств стоящие на часах самураи так загляделись на избиение странного гостя, что пропустили вражеского лазутчика.
— Нашего Сиро?! А ну, Павел и Иосиф, вы скачите в деревню, поднимаете народ. А мы — заряжай, ребята. Отобьем нашего Сиро!
Понеслось.
Велика заморская штуковина мушкет, велика, тяжела и неудобна чрезмерно. Шестьдесят пять калибров в стволе его, весит как иной четырехгодовалый ребенок. Так что ежели стрелок хотя бы в течение одной стражи потаскает его на плече, во время боя всенепременнейше руки его будут трястись, а это уже урон для войска и на руку неприятелю. Оттого к мушкету особая подставка с развилиной полагается — сошка. Втыкается подставка, ясное дело, в землю, а на рогатину сверху накладывается дульная часть ружья. Удобно, руки не дрыгаются с натуги, отдача не столь сильна, как если бы енту железную дуру в руках держать. Одно слово — иноземная техника! При мушкете во все времена два человека приставлено, впрочем, в Японии народу много, можно и несколько, благо стрелял бы родимый куда надо, а не по воробьям пулял, небо не гневил, на землю не покушался и, особая статья, чтобы по своим не бил.
Стрелок от тяжелой работы избавлен, помощник и мушкет на себе прет, и подставку. Стрелку белы рученьки раньше времени трудить не след, дабы они во время боя твердость не потеряли, порох зернистый, специальный заранее подобрал, наличие его в пороховых кошелях проверил, в сухости убедился, ну и Будда с тобой. Порох сухой, да для себя лично кожаную подушку на правое плечо, чтобы при отдаче кость не выбило, или тяжелый доспех. Вот и вся премудрость.
Впрочем, иметь одного стрелка при одном мушкете неразумно и нерачительно, оттого что стрелки чаще в бою погибают, чем их помощники. Оттого при мушкете непременно еще пара умеющих пользоваться заморским огнестрельным чудом имеется.
Хорошая штука мушкет — на больших расстояниях закованных в броню воинов из седел вышибает, стальные кирасы пробивает, рогатые шлемы насквозь. Что же до стрельбы по джонкам или даже по испанским фрегатам, то коли в лодочке ближе к посудине сей пробиться да выжить, когда по тебе с борта стрелять начнут, то двухдюймовый деревянный корабельный фальшборт пробьет — нечего делать.
Не хотел Амакуса Сиро кровь проливать, не желал, чтобы друзья его за его же пустоголовость рассчитывались. О Марико всю дорогу думал, вот и проглядел, как сопровождающие его самураи мушкет с рогатиной тайком от него с собой прихватили, что у всех по луку и колчану со стрелами за спиной припрятано. Не заметил и как вслед за ними, точно охотники по следу, вышли из деревни еще человек сто, а за ними еще столько же. Так что когда Яков заорал, что-де Сиро убивают, и двое названных им самураев за подмогой поскакали, из-за леска их маневр уже видели и тут же с места снялись и на приступ замка помчались.
Сиро еще и бить-то толком не начали, а друзья его уже взгромоздились на крепостную стену и ну стрелы белые по двору сеять. А навстречу им хозяева с мечами и рогатинами, при помощи которых лестницы вражеские во все времена не сложно было сбивать. Двоих действительно сбросили со стен, один был разрублен подскочившим стражем, но зато остальные устроились на верхотуре и ну стрелять оттуда, валя одного за другим защитников замка.
Лежит Сиро в сторонке возле колодца, разбитыми губами шевелит, свежей дыркой от зуба свистит, а сделать-то ничего не может. Поздно уже. Попробовал, называется, себя в роли спасителя, да, видно, кишка тонка. Иисус-то Богом был, мог так сказать ученикам своим, что-де не суйтесь, Мое это дело, миссия Моя. А он, Сиро, не мог. Не за весь народ на земле, за одну-единственную Марико — приемную маму, которая дороже ему всех родных.
Видит Сиро, как братья во Христе лихо сокращают количество слуг «Пилатовых», видит-то видит, а… руки коротки. Встал бы, да боится, что во весь рост больше белых стрел телом своим поймает. И так положение глупее не придумать, так еще и выйти из боя с оперенной задницей или пробитой мошонкой. Стыд!
А народ к замку все подваливает и подваливает горячими волнами. Бабах! Палит мушкет. Откуда взялся мушкет? Падают воины, рядом с Сиро падают, корчатся от боли, у кого горло звездочкой развалено, кто вообще без головы. Кто-то в битве кисть руки утратил, у кого-то глаз на одной нитке болтается. Отчего же не врачуешь ты — новый мессия? Человек, которому сам демон-искуситель князь мира да отец лжи на час поручил побыть «наместником Бога в человеческом аду». Что? Не появляются целительные силы? Не потому ли, что сам ты не от Бога, да, впрочем, и не от дьявола. Этот бы быстрее быстрого с любой, даже самой сложной работенкой справился, заново головы пришил бы, время взад повернул. Нет, не божественный ты, не сатанинский — человек из плоти и крови, мальчик, дите неразумное, даром что самурай.
Плачет Сиро, а что сделаешь? Меч его пропал, когда самого Сиро кнутом потчевали. А теперь взял кто или придавили телами мертвыми. Попробуй поищи. Погибай, а сперва наглядись, как ради тебя, за тебя другие свои жизни отдают. Эх, Марико! Не того ты ждала! Не затем растила белого воина, чтобы он так тебя
