митрополит Филарет на предложение граждан города спастись вместе с ними в Ярославле ответил, что Отечество нужно спасать не бегством, а кровью и что смерть лучше срама. Храм, где укрылись и ждали смерти немногие воины и горожане с Филаретом, осаждали не поляки, а свои, русские. Они ломились в двери с дикой яростью, ворвались в храм, но ростовцы бились с ними до конца и погибли, а Филарета схватили, надели на него рубище, обокрали церковь, даже сняли золото с гробницы Св. Леонтия. Город был разграблен. Филарета повезли в Тушино, босого, в иноземной одежде и в татарской шапке. Но Лжедмитрий II, наученный опытом Лжедмитрия I, хотел показать себя ревностным почитателем православной церкви и принял Филарета как патриарха, хотя держал в заточении.
Города сдавались один за другим, включая города, от которых Василий ждал помощи. Большинство жителей кричали: «Да здравствует Димитрий» и встречали поляков и изменников как друзей. Честные люди вынуждены были молчать, так как сила была на стороне врага.
«Казалось, что россияне уже не имели отечества, ни души, ни Веры, — пишет Н.М. Карамзин, — что государство, зараженное нравственною язвою, в страшных судорогах кончалось»…». А Авраамий Палицын[172], на которого ссылается историк, горько замечает, что «ляхи, с оружием в руках, только смотрели и смеялись безумному междоусобию. В лесах, в болотах непроходимых россияне указывали или готовили им путь и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними как с рабами».
Череда самозванцев
Придумали еще одного самозванца, Лжепетра, мнимого сына царя Федора. Этим именем назвался бездомный бродяга Илейка. Он двигался к Москве с донскими казаками, но, узнав о гибели Лжедмитрия, пошел назад, минуя Казань, вниз по Волге. По пути они грабили торговых людей, жгли села по берегам до самого Царицына; убили князя Ромода-новского, ехавшего послом в Персию, и воеводу Акинфеева.
Позже, когда казаки шли из Астрахани к Лжедмитрию, они вели с собой еще трех мнимых царевичей: Августа, Осиновика и Лавра. Один назывался сыном, второй и третий внуками Ивана Грозного. Никоновская летопись говорит: «Злодеи рабского племени, холопи, крестьяне, считая Россию привольем наглых обманщиков, являлись один за другим под именем царевичей, даже небывалых, и надеялись властвовать в ней как союзники и ближние тушинского злодея».
Однако сами казаки и убили своих самозванцев: сначала Осиновика, потом Августа и Лавра по приказу Лжедмитрия, который таким образом хотел показать, что он не имеет с ними никакой родственной связи.
Тушинский вор
Новый Лжедмитрий сделал своей ставкой село Тушино, находившееся в двенадцати верстах от Москвы (отсюда «тушинский вор»). Он предполагал, что его появление поднимет Москву и народ свергнет Василия Шуйского. Он писал грамоты к ее жителям и ждал ответа, но брать Москву приступом Лжедмитрий не решался. Швед Петрей, который сочувствовал Лжедмитрию, писал: «Сия жалость погубила его. Самозванец щадил столицу, но не щадил государства, преданного им в жертву ляхам и разбойникам. На пепле Москвы скоро явилась бы новая; она уцелела, а вся Россия сделалась пепелищем»{173}. Однако историки считают, что вряд ли самозванец смог бы взять столицу. У него было около пятнадцати тысяч поляков и казаков и до шестидесяти тысяч плохо вооруженных российских изменников; в Москве же кроме жителей находилось не менее восьмидесяти тысяч хорошо вооруженных воинов, к тому же Москва была защищена крепкими стенами и имела большое количество пушек. Лжедмитрию приходилось надеяться больше на измену внутри России, чем на свое войско. Он хотел отрезать Москву от северных городов, но сам был отрезан московским войском от сообщения с Украиной, откуда шли литовские дружины и запасы. Другими словами, Лжедмитрий был надежно заперт в Тушине.
Голод в Москве
В Москве, лишенной внешнего снабжения, быстро кончились запасы продовольствия. Вся надежда была на Коломну, но войско Лжедмитрия вторично осадило этот город. Перекупщики, в погоне за барышами, скупили весь хлеб в Москве и окрестностях, и очень скоро цена на рожь достигла семи рублей за четверть. Это и это стало катастрофой для горожан. Василий пытался установить твердую цену, но бесполезно: купцы не подчинялись и продавали хлеб тайно. Царь и патриарх взывали к совести купцов, собирали их в Успенском соборе и перед алтарем заклинали опустить цену на хлеб, не скупать его в целях своего обогащения и не усугублять голод. Купцы слезно клялись, что у них нет никаких запасов, и продолжали продавать хлеб по спекулятивной цене, думая только о своей выгоде, как это было в 1603 г. Народ в отчаянии винил Шуйского и толпами уходил к самозванцу, часто просто из-за того, чтобы не умереть с голода. Василий, как всегда, от народа не прятался. Он выходил спокойно к людям, увещевал, грозил и на время смирял возмущение. Он убедил троицкого келаря Авраамия открыть запасы его монастыря, и цена на хлеб сразу упала с семи до двух рублей.
Унижение и боль России
Вот как характеризует моральное состояние России в период польской интервенции свидетель ее ужасов Авраамий Палицын: «Россию терзали свои более, нежели иноплеменные: путеводителями, наставниками и хранителями ляхов были наши изменники… Вся добыча принадлежала ляхам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближним — и снова отнимали, к забаве россиян!.. Святых юных инокинь обнажали, позорили; лишенные чести, лишались и жизни в муках срама… Были жены прельщаемые иноплеменниками и развратом; но другие смертию избавляли себя от звериного насилия. Уже не сражаясь за отечество, еще многие умирали за семейства: муж за супругу, отец за дочь, брат за сестру вонзал нож в грудь ляху. Не было милосердия… всех твердых в добродетели предавали жестокой смерти; метали с крутых берегов в глубину рек, расстреливали из луков и самопалов; в глазах родителей жгли детей, носили головы их на саблях и копьях; грудных младенцев, вырывая из рук матерей, разбивали о камни. Видя сию неслыханную злобу, ляхи содрогались и говорили: что же будет нам от россиян, когда они и друг друга губят с такой лютостию? Сердца окаменели, умы омрачились… Гибли отечество и церковь… скот и псы жили в алтарях… на иконах играли в кости… в ризах иерейских плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, допытываясь их сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолствующих убивали… Граждане и земледельцы жили в дебрях, в лесах и в пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них осушиться… матери, укрываясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, зажимали им рот и душили их до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи: ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою, домы и все…»{174}.
Отрезвление и торжество России
