Аглай не сомневался, что любой из них в бою стоит двух-трех, а то и по боле охотников за легкой наживой.
За ними подтянулись еще с десяток: возницы, охрана. Эти были попроще.
'Странный купец, да и люди его не просты. Таких не больно-то пограбишь! - успел подумать Аглай до того, как с юноши слетела берета'.
Золото волос рассыпалось по плечам. Говор в зале сразу стих, стал слышен шум дождя за дверью. Не понятно почему, но взгляды всех, даже самых пьяных, устремились на него. Казалось, что сам лучезарный господин Оризис заглянул в полутемный зал, на миг осветив годами прокопченные стены.
Закир сердито зашипел, зло стрельнул маленькими черными глазками. Один из охранников мигом подхватил берету и напялил 'юноше' на голову по самые уши. Но скрыть вырвавшееся на свободу чудо уже не смог. Волосы развевались в такт каждому шагу миледи.
-- Кто это? - скорее простонал, чем прошептал Ризек.
-- Да почем я знаю? - безразлично фыркнул решивший, что спрашивают его, Ворон.
Его лицо стало еще более хмурым.
-- Узнай! Слышишь! Я тебя... прошу, узнай! - выдохнул, все еще находящийся в трансе, Филипп.
* * *
Ральф тоже потерял покой и сон с того момента, как впервые увидел миледи. Он не мог понять, что с ним произошло. Всего лишь миг! Один, единственный миг и жизнь раскололась на две части: до и после...
В первой было немало женщин. Он хорошо знал цену любви, верности и страсти...
Минуло десять лет после смерти отца и пожара, учиненного в замке Фергюстом, прежде чем он смог навести порядок в своих владениях. За это время в мир теней отошла и мать, погиб на дуэли брат.
Ральф был даже женат, но, правда, недолго. Первенец родился мертвым, а у совсем еще молоденькой Флавии случилась горячка, которую она не пережила... С тех пор женщины долго в его постели не задерживались...
Но сегодня все изменилось. Это свалилось как чума, как наваждение, с которым совершенно невозможно справиться. Поразившая воображение дама сейчас совсем рядом, и в то же время так далека и недоступна.
Ральф до боли в ушах прислушивался к звукам за стеной, шорохам, словам. Хотел уловить обрывки фраз, плеск воды, которую в медном тазу, кряхтя, несла служанка. Пытался представить ту, которая сейчас в нем моется.
Выгнав из комнаты слуг, терся о стену, словно лурь на нересте о подводные камни. Прикладывал к ней ухо, чтобы лучше слышать. Словом, вел себя, как умалишенный.
Наконец, у самого пола, возле ножки стола, нашел слабо прибитую доску. Вставив меч, стараясь не шуметь, расширил щель. Не боясь замарать дорогой камзол, лег на живот, припал к ней глазом. Но, кроме движения смутных теней, ничего не различал. Зато слышимость значительно улучшилась. Сквозь плеск воды доносились женские голоса.
-- О Создатель, как Вы хороши!
Последовал звон пощечины и жалобный вскрик.
-- Не смей, дуреха! Не смей при мне поминать его имени!
Щеку Ральфа защекотали когтистые лапки насекомого, затем обожгла боль. Смахнув гада с лица, и с трудом сдержавшись, что бы не крикнуть, он резко поднял голову, сильно ударившись затылком об угол стола, заскрипел зубами. На глаза невольно навернулась слеза.
Когда вновь обрел способность видеть, мохнатый паук-сухожил уже почти скрылся в темном углу за припавшей пылью паутиной. Ральф с наслаждением раздавил обидчика. Его укус хоть и весьма болезненный, но особой угрозы не представлял. До утра не останется и следа. С одной стороны, он даже должен быть ему благодарен: боль заставила отвлечься, позволила немного придти в себя.
Щупая выросший на затылке болезненный рог и наморщив нос, подошел к столу, налил из кувшина в глиняную кружку до самых краев вина, с жадностью выпил. Переведя дух, утер губы рукавом. Зажмурясь от удовольствия, присел на табурет. Взглянул на щель в стене. Немного поколебавшись, снова лег на пол и приставил к ней ухо.
На этот раз, один из двух голосов принадлежал мужчине.
-- ...Вы еще прекрасней, чем мне показалось вначале...
-- Как Вам удалось пройти? Ведь у дверей стража.
-- Золото отворяет самые надежные запоры и закрывает самые болтливые рты...
-- Вы не представляете, насколько сильно рискуете. Если Вас здесь застанут...
-- Я никого не боюсь... Если нужно, то сумею постоять за себя.
-- Не перебивайте даму, это не учтиво! Кроме того, Вы ставите под удар и меня!
-- Кто Вы? Как очутились в караване Закира?
Женщина ничего не ответила.
-- Жена? Наложница? Пленница? - продолжал вопрошать взволнованный голос. - Верьте! Я хочу и могу вам помочь.
-- Сам-то Вы, кто такой? И по какому праву учиняете допрос? Может, Вас подослали мои враги?
-- Я,.. я,.. -- начав с высоких тонов, голос заметно сник. -- Ризек. Но верьте...
-- Ночной коршун вылетел на охоту? - миледи не пыталась скрыть насмешку, а, может, горькую иронию. - Но такая добыча как я Вам не по зубам. К тому же, Ризек это не имя, а всего лишь кличка, которая скорее к лицу 'степному ворку', чем благородному дворянину. Знаете, почему я тут же не прогнала Вас прочь? А? Ну что Вы так побледнели?
-- Но откуда? Откуда Вы знаете?
-- Филипп Лотширский. Наследник престола несуществующего маркграфства... До чего же Вы докатились? Стали разбойником...
Ее слова, видимо задели больную струну. Взыграло самолюбие.
-- Кто бы Вы ни были,.. не Вам судить! В жизни случается всякое. Я еще буду на коне! Верну себе маркграфство,.. может и боле. А насмехаться над собой не позволю даже Вам. Если неугоден,.. прощайте!
-- Я помню тебя еще безусым мальчиком,.. когда Барель сослал Вас во Фрак, под надзор моего братца. Кажется, ты хотел проткнуть кинжалом Альвена. Жаль, что не получилось...
В соседней комнате Ральф заслыт на полу.
-- О боги! Салма! Салма де Гиньон! Да как же это? Прошло столько лет, а Вы, миледи, совсем не постарели! По-прежнему молоды и неотразимы.
-- Я старше тебя всего на пару лет, Филипп!
-- Я думал, миледи, Вас казнили... после тех волнений на юге Фракии...
-- Если бы не твой опекун, то меня никогда бы не схватили. Как он там? Наверное, постарел, ослаб?
-- Похоже, Леон не по зубам даже Трехглавому,.. и пока на здоровье не жалуется...
-- Трехглавому все по зубам, Филипп! Все. Ну что ты на меня смотришь, словно голодный кот на сыр?
-- Миледи, Вы так прекрасны! А я уже далеко не мальчик...
-- Мужчины в любом возрасте остаются детьми: жестокими, капризными, самовлюбленными. Но стоит их поманить заветной игрушкой - сразу теряют голову...
-- О, миледи,.. Салма... Не будь так жестока! Я у твоих ног...
Не зря мудрец-философ Марий Кридский в своем трактате 'Суть вещей' писал: 'Воображение - твой лучший друг и злейший враг. Оно может унести к высотам счастья и наслаждения, иль низвергнуть в пропасть страхов и страданий. Отдавшись на волю страстей, ты неизменно ступаешь на путь порока, в конце которого тебя поджидает Трехглавый...'.
Ральф трактата не читал, и о его существовании, скорее всего, не знал, иначе, без сомнений смог бы подтвердить его правдивость.
