Светало. Утро пришло в Янамари-Тай, а ночь отступила.
– Ты не заслужил его любви, Аластар Эск, но Идгард заслуживает твоей, как никто иной, – сказал молодой человек и решительно отправился в детскую.
Яркое солнце, заливавшее опочивальню светом, с огромным трудом разбудило леди Янамари. Она открыла глаза и не поверила им. На другой стороне кровати лицом к ней на боку лежал Аластар, а рядом с ним свернулся клубочком Идгард.
– Как ты могла, Джойана Алэйя? О чем ты только думала? – молвил диллайнский князь, прижимая к себе лохматую головенку мальчика.
– Он сам пришел?
– Да. И сказал: «Здравствуй, папа», – тихо прорычал Аластар. – Он так похож на меня в детстве. А ты… ты совершенно сумасшедшая. Через пару лет достаточно будет бросить на Идгарда один лишь взгляд, чтобы понять, чей он сын.
Джона демонстративно зевнула. Есть ли смысл спорить с обвинителем, если он уже вынес приговор?
– Они убьют его.
Они – это эсмонды.
– Теперь – нет, – отрезала шуриа. – Или ты не рад, что хотя бы один из троих заранее отданных на откуп Эсмонд-Кругу мальчиков не превратится в твоего врага?
– Откуда ты знаешь?
– Подслушала во время разбирательств в Эсмонд-Круге. Тив Херевард сам сказал, – честно призналась женщина. – Семнадцать лет назад.
– Ну, радуйся, ты отомстила. Эсмонды придут в ярость, будет скандал, и я не знаю, чем он закончится для всех нас.
Аластар знал, только заранее пугать не хотел.
– Я радуюсь. А ты? – Джона кивнула на спящего малыша.
Изогнула бедро и лежа подбоченилась, как базарная торговка. Мол, я в своем праве.
– Я – шуриа, я сама выбираю отца своему ребенку.
– А если я его заберу?
Пустые угрозы. Бесстыжая негодяйка только хмыкнула:
– Не заберешь! Начнем с того, что ты не захочешь, чтобы наш веселый Совенок вырос таким же несчастным, как твои дочери…
– Хватит! – вспыхнул огнем Дилах мужчина. – Как всегда! Ты за всех все решила, а я теперь буду спасать твой хвост.
«Опять эти «хвосты»! Они что, все сговорились?»
– Хвост? Ах ты!
– Тиш-ше. Разбудишь…
И столько тщательно сокрытой нежности было в голосе диллайн, что шуриа сменила гнев на милость.
Джона придвинулась ближе, хитрой кошкой потерлась о запястье возлюбленного.
– Оставайся еще на несколько дней. Познакомишься с Идгардом. Вдруг тебе понравится быть хорошим отцом?
И он остался. На целых десять дней. Ровно на день больше, чем хотелось бы леди Янамари.
С холмов дул теплый ветер, аппетитно пахнущий молодыми травами, он шевелил завитые локоны Джоны, раздувал ее тончайшее домашнее платье, поспешно надетое на коротенькую рубашонку. Солнце золотило кожу женщины, и та почти что светилась изнутри. Аластар не сумел удержаться и при всех сжал ее в объятиях. Потеряв голову, по волосам плакать поздно.
«Если ты сейчас же не уберешься, Аластар Эск, я в тебя что-нибудь кину», – подумалось шуриа.
Триста лет властного характера и ничем не сдерживаемое желание командовать – это не совсем то, в чем настоятельно нуждались обитатели Янамари-Тай. Только чудом Джона умудрилась сдержать наклонности любовника, решившего, что общий ребенок – это повод. Поэтому и вздохнула с нескрываемым облегчением, когда экипаж Аластара укатил по сиреневой аллее.
Пусть едет в Санниву, пусть займется делом. Пусть ему повезет с архивом Гарби, чтобы Эск мог начать тайную войну с Эсмонд-Кругом.
Джона сладко зевнула, деликатно прикрывшись ладошкой. И, взяв под руку старшего сына, побрела без всякой цели в сад.
– Мне кажется, он скоро вернется, – вздохнул Рамман.
Он и сам не знал, хочет теперь видеть Эска частым гостем в Янамари или нет.
– Не думаю. Аластару есть чем заняться.
– Новые интриги? – поморщился юноша.
Джона оскалилась весело и лениво, словно домашняя холеная кошка, объевшаяся жирных сливок.
– Почему нет? Теперь, когда наша жизнь, благодаря тебе, мой многомудрый сын, изменилась, без интриг обойтись будет сложно.
Она пользовалась любой возможностью, чтобы поддеть проштрафившегося Раммана.
– Желаешь присоединиться к графу?
– А можно?
– Нет! – отрезала Джойана. И рассмеялась. – А что? Вдруг это шанс? Рамман, а Рамман, ты хочешь свергнуть Императора?
– Мама! – взвыл юноша, доведенный материнскими насмешками за эти несколько дней до предела терпения. – Тебе сейчас вредно думать о переворотах.
Он не стал ничего объяснять. Взял материнскую руку и потряс ею в воздухе. Такую тонкую, такую нежную и совсем-совсем без привычного браслета.
– Давай договоримся сразу – ты больше не язвишь меня словесно, а я не сажусь сейчас верхом на Лоди и не догоняю твоего Эска, чтобы сообщить интересную новость.
Джона снова зевнула.
– Ладно, мой коварный сын. Твоя взяла.
Они стояли на вершине холма, с которого открывался вид на земли Янамари – зеленые, щедрые, населенные природными духами и душами шуриа. Смотреть и не насмотреться, дышать и не надышаться. Жить и…
– Я вернусь в дом, распоряжусь насчет жаток. Их должны доставить сегодня.
– Иди, милый, – вздохнула умиротворенно Джона.
И когда Рамман отошел на безопасное расстояние, не устояла и крикнула вслед:
– Ты все-таки подумай над моим предложением!
Янамари благоденствовало, лето обещало быть жарким, и новая жизнь под сердцем у шуриа была великолепным доказательством своей стойкой бесконечности.
Джойана подставила лицо под льющиеся с небес солнечные лучи, наслаждаясь неизбывным чудом, которое вовне и внутри, пребывая одновременно и в прошлом, и в настоящем, и даже в будущем.
Сегодня, в первый день новолуния Дилах, она зажжет родительскую свечу для пращура, для Эйккена, чтобы он не свернул со своей дороги к Оддэйну. Эрн Янэмарэйн – Прошлое. Дитя, которое она носила, станет Будущим. А Настоящее… Оно всегда с нами.
– Ты всегда со мной, сестра моя Грэйн.
И ветер по воле шуриа подхватил ее слова и понес на северо-запад, в сторону моря.
Грэйн
Уж на что суров и строг остров Ролэнт, сердце Архипелага, но скалистый Конрэнт еще суровей. И если в окрестностях Эйнсли уже вовсю зеленели поля, то здесь, в холодных холмах Конрэнта, еще кое-где таились островки ноздреватого снега, и весна пробиралась по-над болотами и среди серых валунов робко и с оглядкой, будто осторожный лазутчик на вражеской территории.
Но над аккуратно расчищенными лоскутками полей арендаторов уже кружились стаи птиц, а тощие косматые овцы с голодными и злыми, совсем не овечьими глазами уже бродили по холмам, выискивая
