— Влюбились, — заметил В. В., а что дальше?
— По пьесе влюбляются не в него, а в его положение! — азартно возразил Филимон. — Нужно довести ситуацию до абсурда: бабы реально хотят его, а он — увы! У него другая ориентация! Он, поэтому, так зависим от своего слуги!
— Этакий Пётр Ильич, — произнёс Вольдемарович и пронёсся по клавишам пассажем из «Лебединого озера», — ну, просто исторически оправданные параллели!
Он включился в ситуацию, и они с Филимоном наперебой стали выкладывать друг другу варианты смешных ситуаций и развития сюжета в данном решении. Секретутка несколько раз с удивлением заглядывала в кабинет, где два мужика хохотали и лупили по клавишам инструмента, представляя себе повороты зрелища. Игра с русским и украинским языками давала дополнительную пищу для фантазии и ассоциаций, а музыка Чайковского просто поразительно ложилась на ход действия.
— А финал? — выдохнул В. В., - В этой пьеске без решения финала делать нечего.
— Докладываю! — хлопнул в ладоши Филимон. — После гостиного двора действие вновь возвращается в баньку. Все завернуты в белые простыни, словно римские патриции, но когда входит гонец и сообщает о приезде настоящего ревизора — простыни сползают со всех персонажей. Они все, кроме городничего, уже в парадных мундирах и при медалях, а он — единственный голый дурак!
— Леночка! — В.В. нажал на кнопку громкой связи с приёмной, и секретарша тут же вкатилась в кабинет.
— Всегда готова! — сверкнула она томными очами.
— Не вздумай приставать к нашему новому режиссёру, — погрозил ей пальчиком В.В., - расскажу мужу и переведу опять в балет!
— Куда мне сейчас? — с сожалением выпятила живот Леночка. — Уже девочки без меня разберутся.
— А этому ковбою — заполни, пожалуйста, все документы. Он работает у нас с завтрашнего дня, — тут он глянул на Филимона и задвинул челюсть на место, — хотя, нет, с сегодняшнего.
Вечером давали «Сильву».
Герои в строгих фраках и героини в фальшивых бриллиантах чинно передвигались по авансцене, поглядывали на дирижёра и брали высокие ноты, субретки и комики строили друг другу козни и отплясывали подтанцовки, из-за гигантских чёрно-белых страусиных вееров, закрывавших пространство сцены, в соответствии с партитурой выглядывали головы хористов и хористок и дружно поддакивали переживаниям героини. Но главные визуальные эффекты были заложены в сочетании черно-белого решения сцены и красочных костюмов балета. Здесь, в традиционный жанр вплели технологию двадцать первого века, и, вслед за танцующими огненный канкан балеринами, проносились вихри разноцветных электронных радуг, рассыпающихся над головами танцующих мириадами крошечных звёзд.
Публика в зале была премьерной.
В ложах устроились важные господа и их жёны. До первых тактов музыки на их лицах царило неистребимое выражение превосходства над всем окружающим миром, но прекрасная музыка, энергичное действие, голосистые мужики и аппетитные балеринки заставили даже этих снобов и снобих расслабить мышцы лица и наивно улыбаться.
В нескольких углах зала были видны постоянно перешёптывающиеся и делающие пометки в программке мужчины и женщины. Филимон безошибочно определил в них театральных критиков — они источали вокруг себя флюиды презрения и сарказма, а на хохот и аплодисменты простых смертных реагировали снисходительными полуулыбками.
Очень заметны были родственники и друзья артистов: стоило исполнителю оказаться в центре действия или спеть положенную арию, как семейные кланы начинали неистово лупить в ладоши и орать «браво», не давая возможности партнёру своего любимца произнести ответную реплику или спеть ответный куплет.
Женщин, как всегда в театральном зале, было гораздо больше мужчин, и они замирали от восторга, когда высокий, стройный герой-любовник, нежно брал героиню за руку. Фантазия переносила их на сцену, и женщины представляли себя на месте той, которую сейчас поцелует голосистый красавец. Их мужья вяло реагировали на «бородатые» хохмы комиков, но благосклонно аплодировали всем балетным номерам.
Атмосфера лёгкости, наивного праздника и весёлого розыгрыша заполняла пространство зрительного зала, и лишь самые сухие и прагматичные человеческие оболочки оставались в своём сморщенном и скучном состоянии.
Занавес после финала давали пятнадцать раз.
Это было хорошо отрепетированное действо, но публика с удовольствием поддерживала впечатление, что это именно она, а не опытный помреж, поднимает волны занавеса ещё и ещё раз, вынося на берег авансцены растроганных артистов и вызывая встречные волны аплодисментов и цветов.
Филимон вышел в фойе одним из последних, и тут же наткнулся на В.В. Он искренне поздравил его с успехом и назвал ему нескольких приглянувшихся артистов.
— А вы им сами об этом доложите, — подхватил его под руку постановщик и потянул вслед за собой, — поднимете тост на банкете, а может быть просто познакомитесь.
И действительно, в большом балетном зале уже собрались участники спектакля, гости, критики и просто жаждущие выпить граждане. Главного виновника встретили аплодисментами и Филимон, вошедший в зал вместе с ним, невольно оказался в центре внимания.
— Господа! — поднял рюмку постановщик. — Много лет тому назад, в этом самом помещении находился Киевский театр оперетты. Один из моих дальних предков имел честь служить в нём и оставил мне в наследство мечту о музыкальном театре, в котором дружно уживались бы все существующие жанры и рождались новые. История не сохранила причин, по которым моему пращуру не удалось свершить задуманное — он ушёл из этого театра, а его многочисленные дети разъехались по разным странам. Моё возвращение из Франции связано именно с мечтой предка — мы сделаем такой театр!
Дружные вопли радости и восторженные тосты перемешались с грохотом ножей и вилок по многочисленным блюдам с закусками. Филимон с удовольствием проглотил рюмку холодной водки и съел поджаренный кусочек хлеба с майонезом и копчёной шпротиной, хотел повторить этот процесс, но не обнаружил рядом горячительных напитков. Возбуждённые премьерой и успехом артисты с невероятной скоростью втягивали в омуты своих измученных организмов всё, что лишь мгновение назад красовалось в красивых бутылках и упаковках.
— А что у нас делает англоязычное телевидение? — рука с бутылкой вынырнула из-за спины Филимона и заботливо наполнила его рюмку до самого края. Он обернулся и увидел хитроватую физиономию невысокого ростом комика, лихо исполнившего роль Бони и собравшего на премьере море заслуженных аплодисментов.
— Виталик! — манерно протянул руку артист. Трудно было угадать, что было за этой манерностью — то ли излишняя женственность, то ли игра в «нетрадиционную ориентацию», но это лишь добавляло комического шарма его внешности.
— Филимон, — вежливо представился Фил.
— Що це за Фiлiмон? — удивился Виталик. — На экране такой себе американец — Фил, а оказывается, натуральный москаль Филимон! — Комик демонстрировал показное возмущение, но делал это достаточно органично.
— Вот потому и не увидите меня больше на экране украинской столицы, — нашёлся Фил, — давайте лучше за вас выпьем! Вы хорошо сыграли.
— Тост правильный! — пригубил рюмку артист. — Тем более, что в театре все секреты становятся известны через три секунды. Так что я играю у вас в «Ревизоре»?
— Главную роль, конечно. Слугу, — невозмутимо сдался Фил, а сам подумал о том, что все театры в мире одинаковы.
— Все театры в мире одинаковы, — голосом Давида произнёс Виталик, и у Филимона зашевелились волосы во всех местах их произрастания. — Главное, выбрать на роль талантливого артиста, намекнуть ему на то, чего ты хочешь и не очень мешать ему показать тебе, как это на самом деле должно выглядеть! Но Хлестакова я бы сыграл с большей пользой для молодого режиссера!
Артисту не удалось до конца изложить свой вариант понимания театрального процесса, ибо он был
