перед отплытием «ДЕРЖАВЫ». Все записи во всех журналах контроля делались формально; подмахнул, подписал, и — погнал дальше! Так бывало и раньше. И раньше делалось такое же. И ведь проносило же! Но не всегда делалось. А если и делалось, то не в таких масштабах, как сейчас. (Хотя иногда случалось, что и в таких же точно.) Нынешний же выход в море был сплошным воплем безобразия. И теперь, если останемся живы, суд — неизбежен. Это понимали все офицеры и мичманы. Матросы срочной службы — может быть, только они и не понимали.
С другой же стороны: нельзя было и не выйти! Давай, давай! Быстрей, быстрей! — вот на таком уровне всё и проходит. Любою ценой выдай то, что нужно! Если с нарушением чего-то — то и пусть! Лишь бы только итог был хороший, лишь бы отчётность была в ажуре. Ну а если нарушение боком выйдет, то отвечать будет лично нарушитель, а не та система, которая его на это подтолкнула!
И попробовал бы Рымницкий заявить о своём отказе вывести в море подводный корабль. И попробовал бы он задержать его до полного проведения всех необходимых проверок и процедур! Какой бы тогда шум поднялся: срыв учебного процесса, подрыв обороноспособности, неумение и нежелание своевременно выполнить учебно-боевую задачу!.. Тогда бы никакое заступничество в самых высших сферах не смогло бы спасти его от краха всей карьеры да и вообще — от тюрьмы!.. И выбирай после этого между понятиями «обязан по совести» и «обязан по долгу службы»!
Вот тебе и съездил в Северную Столицу! Вот тебе и кабинеты, и ковровые дорожки, и остродефицитные контейнеры, и витамины для детей, и столичная, а не убогая провинциальная участь для них!..
За всё придётся держать ответ…
Капитан первого ранга Рымницкий был человеком не только очень умным, глубоко образованным в своём деле да и не только в нём. Так же, как и в мичмане Краснобаеве, хорошие профессиональные качества уживались в нём с порядочностью и нравственною чистоплотностью. Конечно, без членства в партии нельзя было и думать ни о каком продвижении по службе выше ступеньки капитан-лейтенанта. Но это членство для него было просто как необходимое условие игры. Россия была, есть и будет, и если для продолжения её жизни нужно вырядиться в какие-то странные или даже шутовские одежды, — что же. Надо — так надо!.. Со школьных лет он страстно зачитывался романами «Порт-Артур» или «Цусима», очень переживал за наши былые поражения и очень гордился тем, что теперь-то никакая Япония нам нос не утрёт! Сами утрём кому угодно, если сунутся!
Образцами русского человека и моряка для него всегда были адмирал Степан Осипович Макаров — эта морская разновидность Ломоносова и капитан первого ранга Всеволод Фёдорович Руднев, — человек, красивый во всех отношениях, тот — самый Руднев, чей крейсер однажды вступил в бой с четырнадцатью японскими кораблями… Сейчас такое не модно. Не актуально. Не созвучно. Если бы Руднев сдался тогда японцам, вот тогда бы нынешняя молодёжь его бы и любила, и чтила… Когда-то в молодые годы, ещё в училище, Рымницкий крупно поспорил со своим однокурсником Вовкой Ненастьевым. Рымницкий твердил, что Руднев совершил подвиг, ну а Володька Ненастьев знай своё гнул: «Да кретин он — этот твой Руднев! Ради своей карьеры, ради своей гордыни людей не пощадил! Какого чёрта было идти против такой силищи?! Всё равно же ведь это было бессмысленно! Ведь этот твой Руднев, он ведь и сквозь японский заслон так и не прорвался, и крейсер свой потом всё равно затопил (а японцы его потом всё равно подняли и отремонтировали!), и людей зря сгубил в неравном бою! Не думай, что ты один презираешь японцев за низость, которую они проявили тогда! Я тоже всё вижу, всё понимаю! Но Руднев — был в тот раз неправ!»
Библиотека домашняя у Рымницкого была необыкновенная: кроме большого числа художественных книг (в основном для семьи, чтоб жена не скучала, чтоб дети развивались), у него было множество книг по истории российского и мирового флота. Среди этих последних были книги и старинные — прошлого и позапрошлого веков; такие книги он покупал обычно или в Питере, или в Кронштадте, не считаясь ни с какими расходами. Эти старые книги с непривычною дореволюционною орфографиею он читал и перечитывал по многу раз. И давал читать другим. И обсуждал кое-какой положительный опыт, который имел место в российском флоте задолго до революции или даже весьма задолго. И призывал перенимать сей опыт.
И эти обсуждения и призывы не остались незамеченными.
С ним стали БЕСЕДОВАТЬ. У него стали ДОПЫТЫВАТЬСЯ. Вот, например, вызывали недоумение какие-то странные имена: Ушаков, Суворов, Макаров, Багратион, Истомин, Руднев… Кто они такие, эти люди, чтобы о них с таким уж восторгом говорить? Есть Ленин, и есть Брежнев! Есть установленный список коммунистических святых: Калинин, Павлик Морозов, Дзержинский, Горький, Киров, Жуков, Юрий Гагарин… И, естественно, наш дорогой, наш любимый товарищ Сталин, имя которого при товарище Брежневе было спасено от необоснованного забвения. Список есть. Он утверждён. И его нужно придерживаться! И для чего тогда делалась Революция, для чего лучшие люди клали свои головы на полях сражений Гражданской Войны, если теперь, оказывается, мы должны учиться у той власти, которую свергали! Была бы это хорошая власть, разве бы стал наш народ свергать её? Или вы, товарищ Рымницкий, подвергаете сомнению
— установку товарища Ленина на всемерное…
— мудрую и своевременную рекомендацию Леонида Ильича Брежнева о необходимости скорейшего…
— чёткие постановления последнего съезда, касающиеся дальнейшего углубления…
— научно обоснованные постановления двух недавних пленумов о…
Товарищ Рымницкий! Вы занимаете опасную позицию!.. Игорь Степаныч! Да бросьте вы это дело!..
Рымницкий, потрясённый таким идиотизмом, сначала пытался возражать: ведь я же хотел, чтоб как лучше!.. да ведь я же — из самых чистых побу!..
Но доказать ничего было нельзя. Не только Флот, но и вся страна приходили в состояние какого-то помутнения рассудка. Опасным считалось не только антикоммунистическое вольнодумие, но даже и — чрезмерное увлечение классиками марксизма-ленинизма! Потому как, читая их слишком уж очень углублённо, можно было набрести на разные противоречия в их суждениях или можно было прийти к выводу, что их священные заповеди выполняются нынче не так, как надо. Что уж там говорить о старинных русских флото- и полководцах, чьи заслуги вроде бы и были признаны при советской власти и дозволены к обсуждению и даже изучению!
И вот Рымницкий сидел то в одном кабинете, то в другом, то перед одним мурлом, то перед другим и играл в какую-то дурацкую игру: да, верю, осознаю, каюсь!..
Хотя он прекрасно понимал, что сладкоголосый или тупорылый солдафон, сидящий напротив, сам ни во что это не верит.
Из партии его всё-таки не исключили. Но от плаваний отстранили самым решительным образом. Не может быть доверия человеку, который затуманил себе глаза Рудневым и Макаровым и не видит элементарных Ленина и Брежнева!
Влиятельные знакомые пытались защитить его, говорили где надо и кому надо, что такой необыкновенный специалист должен плавать, должен быть в гуще военных событий, что человек, мол, ничего предосудительного даже и в мыслях никогда не имел, а просто хотел, чтобы всё было хорошо, но покровителей одёргивали: пусть ещё скажет спасибо, что в партии остался!
Времени, впрочем, прошло совсем немного, и вот наш горячо любимый Леонид Ильич Брежнев со своими дружками-старичками однажды надумал развязать войну в Афганистане. Молодые парни после этого отправлялись туда класть там свои головы под руководством мудрой коммунистической партии, ну а атомные подводные лодки двинулись в Индийский океан на случай Третьей Мировой Войны.
Срочно понадобились опытные люди.
О Рымницком моментально вспомнили, всё ему в один миг «простили». В центральной газете в разделе «Служу Советскому Союзу!» вдруг появилась огромная статья одной знаменитой столичной журналистки «Эти нелёгкие глубины», и Рымницкий с изумлением узнал, что он,
выйдя из машины, повёл нас к океанскому берегу.
Помолчал, зорко всматриваясь в горизонт своими чуть прищуренными карими глазами, а затем неторопко и с хрипотцой в голосе сказал:
