— Океан-батюшко!.. Вот говорят про него, будто он суровый и угрюмый. И будто бы он — бесприютный. А я люблю наш океан — за его раздолье, за его перекличку пароходных гудков, за говорливые крики чаек в предрассветном тумане… И всегда он — манящий и разноликий. Вот уже сколько лет любуюсь я на него, любуюсь, а всё налюбоваться не могу.
Ну и ну! И что же дальше?
Капитан первого ранга Игорь Степанович Рымницкий снял фуражку и, подставляя своё широкоскулое лицо и подёрнутые первыми сединами чёрные, что твоя смоль, волосы круто просоленному ветру, вдруг рассмеялся:
— А ведь и в самом деле — нелёгкое это дело служить на атомной подводной лодке!
Где-то вдалеке заливалась матросская гармоника.
— А что, Игорь Степанович, — спрашиваю я, отирая со лба солёные океанские брызги. — Случались ли у вас непредвиденные ситуации в ваших походах?
Рымницкий строго и внимательно всматривается в меня, словно бы испытывая на прочность, и я невольно смущаюсь под этим его взглядом, поправляю выбившиеся непокорные локоны. А Игорь Степанович долго о чём-то думает, вспоминая, наверное, что-то своё — сокровенное, заветное, глубинное.
— Непредвиденное? Да, порою случалось всякое. Мне ведь довелось побывать под всеми широтами, во всех четырёх океанах. Если сложить вместе все походы, то это будет несколько лет беспрерывного нахождения под водой… А за это время каких только ситуаций не складывалось! Но всегда взаимовыручка, крепкая слаженность всего коллектива, преданность делу Ленина и родной Коммунистической партии — неизменно приходили на помощь и побеждали!
Так-с. Ну и дальше-то?
— Что это мы — всё о службе да о службе? — говорю я. — А как живут нынче советские моряки на современных атомных подводных лодках?
Добрая и лукавая улыбка озаряет глаза Игоря Степановича, разглаживая морщины на его мужественном, словно бы отлитом из бронзы лице. О своём корабле, о своём экипаже он говорит с нескрываемым волнением в голосе и с любовью.
Подводный корабль под руководством его неутомимого командира всегда готов к бою и походу. Но и забота о быте, о благоустройстве корабля — она тоже ложится на плечи того же самого командира. Не зря же 133-я (пункт «Л») статья Корабельного Устава обязывает командира «знать нужды подчинённых, заботиться о материально-бытовом обеспечении и сохранении их здоровья». В распоряжении у моряков- подводников — всё самое лучшее: добротная и красивая одежда, современные бытовые приборы, прекрасные сервизы; на столе у моряков всегда в широком ассортименте представлены искрящиеся соки, сладкие фрукты, богатые витаминами салаты, питательные молочные изделия, щедрые дары моря, янтарный мёд, плитки вкусного шоколада, поджаристые сочные ломтики ароматной курятины, солнцеликая яичница, бодрящий флотский борщ.
Немалое место в заботах командира о благосостоянии экипажа занимают и вопросы культурного плана. Внутренний интерьер подводного гиганта со вкусом украшен родными пейзажами с изображениями есенинских берёзовых ситцев, левитановской золотой осени, бескрайних полей нашей необъятной и могучей Родины. Художественные фильмы, магнитофонные записи песен мастеров современной советской эстрады, книги и журналы — вот далеко не полный перечень забот командира подводной лодки о психологическом аспекте работы с боевым коллективом. Сам Игорь Степанович большой поклонник яркого поэтического таланта Владимира Маяковского, гражданственной лирики Марка Бернеса, озорной, задорной и искромётной песни Аллы Пугачёвой, живописных и колоритных полотен большого патриота нашей Родины Ильи Глазунова…
Рымницкий с брезгливым любопытством читал тогда эту и другую трепотню, сочинённую московскою журналисточкой Виолеттой. Он и у берега моря-то с нею не стоял, а не то, что бы произносил эти или похожие слова, так только — видел её мельком один раз. А ведь как расписала всё, стерва, по инструкциям, полученным в политотделе! Да, видать, в спешке писала. Между ресторанами и кое-чем другим. Отродясь у него не было ни «хрипотцы в голосе», ни широких скул, ни карих глаз, ни чёрных волос — всю жизнь был голубоглазым и русоволосым, с голосом крепким и звонким; поклонником Маяковского или Аллы Пугачёвой — тоже никогда не был даже и близко, а об Илье Глазунове и Марке Бернесе имел лишь самое смутное представление…
Но статья означала чью-то мощную команду помочь карьере Рымницкого. И прогулявшаяся по высшим офицерским постелям смазливая журналисточка выполнила полезную работу, которая пришлась очень кстати и увесисто легла на его чашу весов. Его снова стали пускать в дальние плавания.
И Индийский океан, а по пути к нему и Тихий, — стали для него всё равно что домом родным. Он из этих океанов потом почти не вылазил.
Были у него и настоящие промашки, а не только в плане самокритики и верной идеологической работы над самим собою. Но кончались эти промашки хорошо, и поэтому он ни за одну из них так и не сел в тюрьму.
Однажды в Индийском океане он вошёл в такой раж, держа на мушке американский авианосец «Корал си», который следовало в случае начала Третьей Мировой Войны немедленно утопить, что, неудачно поднимаясь с глубины, чуть было не упёрся в корпус этого гигантского корабля, который, как на грех, оказался как раз сверху. Это могло кончиться плохо и для подлодки, и для авианосца. А Третья-то Мировая ещё не была объявлена, поэтому следовало соблюдать какие-то международные приличия и не нарываться лишний раз на скандал.
Наша подлодка не пострадала, поэтому простили. К тому же и американцам полезно знать, что мы не дремлем, а всегда наготове их перетопить, мать-их-всех-перемать!
В другой раз атомоход Рымницкого, выйдя из Петропавловска, вскоре обнаружил, что масло для гидравлики, ведающей запуском ракет, всё вдруг вытекло. Если бы сейчас объявили войну, то стрелять было бы почти невозможно.
Что делать? Самое разумное было бы — вернуться назад и заправиться маслом. Но это — позор. Это — самые тяжелейшие последствия… Посовещались. И решили так: никому ни слова, идём в Индийский океан, а там, в нашей йеменской базе, и подумаем. В случае же Войны — перегоним масло из систем, ведающих выдвижными устройствами (перископами и антеннами) и тогда и пальнём туда, куда прикажут. Правда, перископы и антенны после этого перестанут действовать, а без них атомная подлодка станет беспомощною посудиной, но — на то она и война, чтобы в ней погибать!
В Йемене Рымницкий запросил тамошнее наше начальство насчёт масла. Выяснилось, что такого масла нет ни в этой базе, ни в других. Масло надо было получать из Советского Союза. В специальной шифровке объяснять, куда оно делось, и — ждать, когда пришлют.
И тут как раз Рымницкий, случайно познакомившись с капитаном нашего рыболовецкого судна, случайно узнал, что у того есть чудо техники того времени — телефон, с помощью которого можно позвонить через космос куда угодно. На его атомоходе такой штуки тогда ещё не было.
— И что же, я могу отсюда позвонить прямо к себе домой? — спросил он капитана.
— Можете. Звоните, не стесняйтесь!
И Рымницкий позвонил. Прямо к себе домой, в свою петропавловскую квартиру. Но дома никого не оказалось, и так и не удалось ему тогда во внеплановом порядке услышать родные голоса…
И тогда он набрал номер того телефона, что стоит в кабинете у самого адмирала.
— Алло! — услышал он голос с лёгким латышским акцентом.
— Альберт Арнольдыч! Здравствуйте, Альберт Арнольдыч! Как вы там поживаете?
— Здравствуйте, а кто это звонит?
— Да это же я — Игорь Степаныч Рымницкий, не узнаёте, что ли?
