попристальней, и вот он вроде бы уже и не такой лютый… Весь из себя — нормальный мужик!..
Умный адмирал, между тем, не стал никого ни ругать, ни проклинать, ни упрекать. Поблагодарил за службу. Мол, сделали всё, что было под силу. И сказал:
— Всего этого могло бы и не случиться. Но я сейчас не буду говорить о том, кто прав, кто виноват. Будет следствие, будут эксперты, будут комиссии — они и рассудят, они и расставят всё и всех по своим местам. Главный же урок, который мы должны сегодня извлечь из этой истории, таков: не бывает аварийности фатальной, аварийности неизбежной; все аварии, все катастрофы делают сами же люди, своим отношениям к работе, к долгу, к товарищам!
И ещё адмирал сказал:
— В этой беде каждый показал, кто он есть на самом деле. Кто — трус, кто — молодец. Одни подтвердили свои былые заслуги и свои репутации, другие же — наоборот — опровергли…
И ещё:
— Вы проделали большую работу, преодолели огромные трудности, но, тем не менее, вам сейчас важно понять одно: всё случившееся не даёт вам ни малейших оснований чувствовать себя героями!..
Это была загадочная фраза.
Она была произнесена очень многозначительным тоном. И она всех озадачила. Значит, сомнение остаётся? Слова адмирала как бы намекали на то, что моряки — чуть ли даже и не преступники. Сами же утопили свой корабль, а потом сами же мужественно и вылазили из него.
Были и другие выступления других высоких чинов, но это уже не так интересно.
Гораздо интереснее — те встречи, те непринуждённые разговоры, которые потом завязывались у моряков с затонувшей подлодки с представителями научного мира и с самим Главным Конструктором:
— Этот боевой корабль обладает колоссальным потенциалом; одна только подводная скорость у него чего стоит — двадцать семь узлов! — в который раз повторяли учёные. — Американская подлодка такого же типа имеет подводную скорость всего лишь двадцать два узла и значительно уступает этому проекту по целому ряду других характеристик!
Моряки, прошедшие через ад, теперь были раскованны и ничего не боялись — уж если там, на дне, не сдохли, то и теперь живы будем!
— Да знаем мы это всё наизусть!
— Слыхали уже!
— Почему же, если вы такие умные, вы не смогли изобрести надёжный способ крепления аварийно- спасательного буя?.. Ведь это же пустяк! Почему эти буи на полном ходу должны разматываться на триста метров и болтаться за кормой?.. Сколько этих буёв мы растеряли по всем морям, прежде чем додумались приваривать их, чтобы потом не платить за них из своего кармана — будь они прокляты! А если их приваривать, то какая же тогда от них польза?.. А это позорное ваше ВСПЛЫВАЮЩЕЕ СПАСАТЕЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО — название-то какое громкое придумали! — почему оно сделано так, что его невозможно вытащить из гнезда?..
Врезали крупнозвёздным учёным и конструкторам мощно.
Те оправдывались, и никто из них не заорал, не рявкнул: равняйсь-смирно! А ну-ка все заткнулись! Вы хоть знаете, с кем разговариваете и перед кем стоите?!
Люди беседовали в простой обстановке и с самим Ковшовым. Это был не просто обмен мнениями и упрёками. После этих разговоров в Советском Военно-Морском Флоте на какое-то время заработали кое- какие ценные инструкции и нововведения, целью которых было не допустить подобных безобразий в дальнейшем.
Глава тридцать седьмая
Железные люди
С плавбазы все спасённые моряки были сняты и направлены на лечение и медицинское обследование.
Но не в госпиталь и не в местный санаторий для подводников, как можно было бы ожидать, а в расформированный по такому случаю пионерский лагерь. Туда мгновенно навезли нужного оборудования и устроили там как бы новый санаторий, но только отдельный. Точнее — отделённый от всего внешнего мира. Засекреченный.
По приказу адмирала Ковшова этот новый санаторий для подводников был оцеплен охранниками с автоматами. Непонятно только — зачем. То ли на тот случай, если враги попытаются с боями прорваться на территорию этого военно-лечебно-оздоровительного объекта и выведать там единым махом все наши государственные и атомные тайны, то ли на случай, ежели моряки вдруг вздумают бунтовать и попытаются опять же — с боями — прорваться наружу, чтобы бежать без оглядки куда подальше от того ужаса, который они недавно пережили.
В санатории людей помещали в барокамеры, люди приходили в себя — кто медленно, кто быстро.
Лечили и мичмана Семёнова с его недействующими левыми конечностями, лечили и чьи-то ожоги и переломы.
Выяснилось, что неожиданно серьёзно пострадал старпом Колосов, который по приказу адмирала Ковшова («Не оставлять ни одного тела погибшего товарища!») вытаскивал на поверхность труп умершего от разрыва сердца матроса Гнатюка. Пока Колосов всплывал на поверхность, таща за собою тело, завёрнутое в простое матросское одеяло, он не замечал, что верёвка слишком сильно стянула ему руку, и только наверху выяснил, что заработал себе этим большие неприятности. Впрочем, врачи отстоят ему эту руку после долгого и упорного лечения…
Ну а пока — кто-то с воли раздобыл ящик водки и, невзирая на все запреты и заслоны, пронёс его в санаторий. Морячки выпили — за упокой погибших (или тех, кого они считали погибшими), за своё спасение. Немножко облегчили душу.
Глава тридцать восьмая
Злословие
