мужиком, и хорошо, что хоть ему не пришлось погружаться в тюремный мрак. Игорь Степанович Рымницкий — вот сейчас самое для нас важное! С ним-то — что?
Многие прекрасно понимали, что он человек совершенно необыкновенных качеств и что ему просто не повезло. Говорили о том, что и так всем уже было давно известно: подавляющее большинство всех аварий на подводных лодках происходит тогда, когда они уже выполнили своё задание и возвращаются домой. Люди расслабляются и теряют бдительность. А соответствующего психологического контроля за ними не ведётся. Если бы такой контроль был, то разве ж бы позволили Рымницкому отправиться в этот поход, зная, что у него чемоданные настроения и что он мысленно уже пребывает в своей Академии и в её кабинетах?
Но Закон есть Закон.
И Рымницкого упекли.
А он и не возражал. Свою вину он признавал полностью и никогда и ни в чём даже и в мыслях не пытался уменьшить её. Надо было в своё время не браться за тот поход, а сразу сложить погоны и партбилет. А потом уже судиться по поводу уклонения от преступного приказа. Даже, если бы он и проиграл эту тяжбу против могущественного и мстительного адмирала Алкфеева (что скорее всего!), то и тогда было бы лучше, чем сейчас.
Но так ли это легко для военного человека — ослушаться приказа? Всю жизнь дрессировали на беспрекословное выполнение повелений свыше, и вдруг надо взять и ослушаться? Это ведь пострашнее будет, чем заклинка горизонтальных рулей, которую всё-таки ждёшь каждую секунду. Преступного же приказа не ждёшь, надеешься на разумность, на порядочность вышестоящих инстанций. Да что там надеешься — не сомневаешься в них! Слепо веришь в них!
И было ли Рымницкому под силу в нужную секунду толкнуть в бок заснувшего матроса Иванова? И сказать: «Закрой дырку, через которую сейчас хлынет вода!» Или передоверить это своим подчинённым: «Вы ж там смотрите! Разбудите вовремя матроса Иванова!»
И было ли в человеческих силах Рымницкого заранее постичь тайну особого закрывания какой-то дурацкой заслонки-задвижки, которая на самом деле должна была закрываться совсем по-другому?
И было ли ему под силу в нужную секунду проследить за движениями пальцев мичмана, выпустившего вхолостую сжатый воздух?
И было ли в его силах собрать экипаж из людей неслучайных?
Это Большие Вопросы. И потому — неразрешимые.
Его участь была, однако, облегчена тем обстоятельством, что отбывать срок его направили не в обычную колонию к обычным блатнягам и жуликам, а в колонию для несовершеннолетних. В качестве воспитателя. Заключённого, разумеется, воспитателя. Для каковой цели ему сохранили и звание и награды — вещь совершенно неслыханная для нашей страны — это за него похлопотали где-то в высших инстанциях могущественные покровители и сочувствующие и сделали всё, что было возможно.
В неволе он увидел и испытал немало. Общение с несовершеннолетними преступниками, многие из которых были самыми настоящими ублюдками, радости в жизни не может принести никому. А уж прирождённому моряку — тем более.
Но незаурядный ум, воля, физическая выносливость позволили ему выдержать и это испытание.
Прежде, на свободе, ему казалось, что он поддерживает существование своей страны тем, что где-то героически пронизывает глубины океана на своём боевом корабле. А теперь он увидел: вот — подрастает целый пласт общества, озабоченный только тем, как эту самую страну развалить изнутри! Несовершеннолетние преступники вскоре станут совершеннолетними, и многие из них так теперь и будут творить преступление за преступлением, и сделать ничего нельзя. Разве их перевоспитаешь, когда у них, как правило, и родители, и деды с бабками — такая же мразь, как и они!
А ведь были судьбы и трагические — случайные или малозначительные преступления, роковые стечения обстоятельств, несправедливые приговоры…
Там же, в неволе, Рымницкого застало известие о Чернобыле. Было время, когда он сам чуть было не потряс мир чем-то подобным, но тогда пронесло, а сейчас беда всё-таки случилась. Не там, так здесь она должна была где-то непременно произойти. Всё шло именно к такой развязке — это теперь Рымницкий хорошо понимал.
Чернобыль… Какое страшное слово. Чёрная быль! Чёрная пыль. Чёрная боль…
В том же чернобыльском 1986-м году окольными путями в тюрьму к Рымницкому пришло новое невероятное, но достоверное известие: третьего октября в Атлантике, в тысяче километров северо- восточнее Бермудских островов при загадочных обстоятельствах после взрыва и пожара затонула наша атомная подводная лодка. Лишь чудом не случилось второй за один год ядерной катастрофы…
Всё это — и подводные лодки, и тюрьма, и Чернобыль — нуждалось в каком-то переосмыслении. Рымницкий присматривался к жизни, делал для себя поразительные открытия, и времени для этого у него было очень много.
Ох как много!
Начальником колонии для несовершеннолетних, где отбывал срок Рымницкий, был майор Альшанский Сергей Тимофеевич.
Капитан первого ранга (по-сухопутному — полковник) — в подчинении у майора! Аристократ из высших слоёв советского золотого фонда офицеров — под властью у малозначительного эмвэдэшного чиновника.
И всё же отношения у них сложились вполне дружественные. Альшанский более или менее понимал, кто попал к нему, и никогда не притеснял своего нежданного гостя. Тот же, в свою очередь, ничего для себя не требовал и в грудь кулаком себя не лупил, вспоминая о былых заслугах и привилегиях, а молча и спокойно делал своё дело как только мог добросовестно.
Со временем моряк и сухопутный офицер сошлись ещё ближе. Отношения стали теплее, непринуждённее. Часто засиживались в кабинете, беседовали. Страна пачками хоронила своих гениальных генеральных секретарей, и что-то в ней надвигалось-назревало. И было очевидно, что её надобно как- нибудь переделать, чтобы не повторять прошлых ошибок. И каждый, в том числе и Сергей Тимофеевич Альшанский, считал, что именно он — тончайший знаток именно в этой области. Например, майор Альшанский был сторонником того, чтобы произвести сплав чего-то из опыта атомно-подводного с чем-то из опыта исправительно-трудовых учреждений. Часто спорил с Рымницким на эту тему.
— Игорь Степанович, ведь вы же сами рассказывали о вашей тамошней технике, о том могуществе, которым обладают наши атомные подводные лодки. И ведь это же всё сделали мы сами! Не надо нам никаких японий и америк! Мы и сами — умные!
— Именно так я и считаю, — Рымницкий одною рукой помешивал ложечкой крепкий тюремный чай, к которому здесь приучился, а другою стряхивал пепел из сигареты в большую раковину, добытую им когда-то на архипелаге Дахлак в Красном море. — Русские — один из самых умных и талантливых народов на земле.
Толстый и грузный майор МВД аж подскочил с места от этих слов. Он побаивался резких движений, потому что врачи давно уже обещали ему инфаркт, и такое поведение для него было очень нетипично.
— Вот именно! Но русским не хватает чего? Хорошей дисциплины! Хорошей плёточки! Организованности! Собранности! — тут майор Альшанский мощно сжал свой пухлый кулак. — Представьте, Игорь Степаныч, что было бы, если бы все ваши порядки в атомном флоте, ваши достижения в науке и технике, да перенести бы на всю страну, на всех людей её, на весь быт её! Вот тогда бы мы и стали недосягаемыми ни для каких врагов!
Переутомившийся после такого выброса энергии майор снова погрузился в своё мягкое кресло.
Рымницкий горько рассмеялся.
— Фантазии. Пока что советский обыватель не дал себя подогнать под схему нашего атомного подводного флота. А наоборот — атомный подводный флот позволил себя подогнать под схему обывателя. Разве выродкам из нашей колонии можно доверять сложную технику? Разве можно на них понадеяться в бою? Большинство из них — готовые, уже сформировавшиеся предатели!
Сергей Тимофеевич тут-то и не возражал:
— Да согласен я! Согласен с вами на все двести процентов! Не воспитывать-перевоспитывать их надо,
