— Нет, нет. — Она кривит рот. — Не думаю, что они уже там. Пол всего на три года старше меня, ему сейчас уже двадцать девять лет.
— Знаешь, они все здесь, — шепчу я. — Только они прячутся от нас.
Ма оглядывает комнату:
— Где?
— Под кроватью.
— Ну, туда они просто не залезут. Их ведь трое, и они все очень большие.
— Как бегемоты?
— Нет. Поменьше.
— Может, они в шкафу?
— С моими платьями?
— Да, и когда мы слышим стук, это значит, что они сбрасывают вешалки.
Лицо у Ма становится скучным.
— Я пошутил, — говорю я.
Она кивает.
— А они могут когда-нибудь прийти сюда?
— Как бы мне этого хотелось, — отвечает она. — Я молюсь об этом каждую ночь.
— Я ничего не слышал.
— Я молюсь про себя, — говорит Ма.
Я и не знал, что она молится про себя и я не могу ее услышать.
— И они тоже этого хотят, — говорит она, — но не знают, где я.
— Ты в комнате вместе со мной.
— Но они не знают, где находится наша комната, а о тебе вообще не подозревают.
Как странно!
— Они могут посмотреть на карту Доры, и, когда они придут, я неожиданно выскочу, чтобы их удивить.
Ма вроде бы смеется, а вроде нет.
— Нашей комнаты нет ни на одной карте.
— Ты можешь сообщить им по телефону.
— А у нас его нет.
— Можешь попросить, чтобы он принес нам его в воскресенье. — Тут я вспоминаю, что с нами произошло. — Если, конечно, Старый Ник уже не сердится на нас.
— Джек, он никогда не принесет нам ни телефона, ни окна. — Ма берет меня за большие пальцы и сжимает их. — Мы — словно люди из книги, и он никому не позволит ее прочитать.
Потом мы бегаем по Дорожке. Трудно передвигать стол и стул руками, которые ничего не чувствуют. Я три раза пробегаю туда и обратно, но никак не могу согреться, пальцы моих ног совсем онемели. Мы играем в трамплин, карате,
— Только без овощей, пожалуйста, мой живот их не вынесет.
— Но мы должны съесть их, пока они не начали портиться.
— Мы можем пообедать спагетти.
— Они уже почти закончились.
— Тогда рисом. А что, если?.. — Тут я замолкаю, увидев сквозь соты какой-то предмет. Он такой маленький, что я принимаю его за точку, плавающую в моем глазу, но это не точка. Это тонкая черточка, за которой в небе тянется широкая белая полоса. — Ма…
— Что?
— Я вижу самолет!
— Настоящий?
— Самый что ни на есть настоящий! Ой…
Тут я падаю на Ма, потом на ковер, сверху на нас грохаются мусорное ведро и мой стул. Ма вскрикивает — ой-ой-ой — и потирает запястье.
— Прости меня, ну прости, — говорю я, а потом целую ее. — Я видел настоящий самолет, только совсем крошечный.
— Это потому, что он очень далеко, — говорит она, улыбаясь. — Если бы ты увидел его вблизи, он был бы огромным.
— Но что самое удивительное, он выписывал букву «I» в небе.
— Это называется… — Ма бьет себя по голове. — Не помню. Это что-то вроде полосы, полосы дыма из самолета. Или что-то подобное.
На обед мы съедаем оставшиеся семь крекеров с засохшим сыром. Мы задерживаем дыхание, чтобы не слышать, как он пахнет.
Ма дает мне под одеялом грудь. Желтое лицо Бога окружено сиянием, но недостаточно сильным, чтобы можно было загорать. Я не могу уснуть. Я так напряженно вглядываюсь в окно, что у меня начинают болеть глаза, но других самолетов я не вижу. Я действительно видел самолет, когда стоял на гороховом стебле, мне это не привиделось. Я смотрел, как он летит. Значит, мир снаружи, где Ма была маленькой девочкой, действительно существует.
Мы встаем и играем в кошачью колыбель, в домино, в подводную лодку и в куклы и в разные другие игры, но в каждую совсем недолго. Мы с Ма мычим мелодии, но легко отгадываем все песни. Чтобы согреться, мы снова ложимся в постель.
— Давай завтра выйдем наружу, — предлагаю я.
— Эх, Джек, это невозможно.
Я лежу на руке Ма — от двух свитеров она стала толстой.
— Мне нравится, как там пахнет.
Ма поворачивает голову и в изумлении смотрит на меня.
— Когда после девяти открывается дверь и в комнату проникает воздух, он совсем не похож на наш воздух.
— Так ты это заметил, — говорит она.
— Я замечаю все.
— Да, он более свежий. Летом он пахнет скошенной травой, потому что наша комната находится на заднем дворе. Иногда я замечаю за стеной Старого Ника ветки кустов и часть природы.
— На чьем заднем дворе?
— Старого Ника. Ты помнишь, я тебе говорила, что он устроил комнату в своем сарае.
Мне трудно запомнить все, что она говорила, потому что все это звучит не очень правдоподобно.
— Он — единственный человек, который знает код, с помощью которого открывается дверь. Этот код набирается на внешней клавиатуре.
Я гляжу на клавиатуру — я и не знал, что есть еще одна.
— Я тоже умею набирать числа.
— Да, но не те, которые, подобно невидимому ключу, могут открыть дверь, — говорит Ма. — А когда он уходит к себе домой, то снова набирает код на нашей клавиатуре.
— А он уходит в тот дом, где висит гамак?
— Нет, — говорит Ма громким голосом, — Старый Ник живет в другом доме.
— А мы можем пойти к нему в гости?
Она зажимает себе рот рукой.
— Я бы лучше пошла в гости к твоим бабушке и дедушке.
— А там мы сможем покачаться в гамаке?
— Там мы сможем делать все, что угодно, потому что мы будем свободны.
— Мы пойдем туда, когда мне будет шесть?
