— Ничего страшного здесь нет. Можешь проверить сам в любое время.
В пакете пять шоколадок — розовая, голубая, зеленая и две красные. Когда я кладу их на пирог, краска и «снег» пачкают мои пальцы, и я тщательно их облизываю.
Пришло время ставить свечи, но их нет.
— Ты снова кричишь, — говорит Ма, закрывая руками уши.
— Но ты сказала, что будет именинный пирог, а что это за именинный пирог, если на нем нет пяти зажженных свечей!
Ма с шумом вздыхает:
— Я неправильно выразилась. У нас с тобой пять шоколадок, и они говорят, что тебе пять лет.
— Я не хочу есть этот пирог.
Я ненавижу, когда Ма молча ждет.
— Он противный.
— Успокойся, Джек.
— Надо было попросить свечей в качестве воскресного подарка.
— Ну, на прошлой неделе нам были нужны обезболивающие таблетки.
— Мне они не нужны, это только тебе! — кричу я.
Ма смотрит на меня так, будто у меня появилось новое лицо, которое она видит в первый раз. Потом она говорит:
— И все-таки не забывай, что нам приходится выбирать те вещи, которые ему легче всего достать.
— Нет, он может достать все, что угодно.
— Да, — отвечает Ма. — Но если ему пришлось побегать…
— Почему это ему пришлось побегать?
— Я имею в виду, если ему пришлось зайти в два или три магазина, он мог на нас рассердиться. А если ему вообще не удастся достать то, о чем мы попросили, тогда он, возможно, не принесет нам в следующее воскресенье никакого подарка.
— Но, Ма, — смеюсь я, — он не ходит по магазинам. Ведь магазины бывают только в телевизоре.
Она жует свою губу, а потом смотрит на пирог.
— И все-таки, прости меня, я думала, что шоколадки заменят свечи.
— Глупая Ма.
— Бестолковая. — Она бьет себя по голове.
— Тупая, — говорю я ласково. — На следующей неделе, когда мне будет шесть, постарайся все-таки достать свечи.
— На будущий год, — поправляет меня Ма. — Ты хотел сказать, на будущий год. — Ее глаза закрыты. Они у нее иногда закрываются, и она целую минуту молчит. Когда я был маленьким, то думал, что у нее села батарейка, как однажды в часах, и надо будет попросить, чтобы он в воскресенье подарил нам новую.
— Обещаешь?
— Обещаю, — говорит Ма, открывая глаза.
Она отрезает мне огромассный кусок пирога, а я, когда она отворачивается, сгребаю на него все пять шоколадок — две красные, розовую, зеленую и голубую.
Ма говорит:
— Ой, еще одна пропала, как же это случилось?
— Теперь ты уже не узнаешь, ха-ха-ха, — отвечаю я таким голосом, каким говорит Воришка, когда крадет что-нибудь у Доры.
Я беру одну из красных шоколадок и кладу Ма в рот; она передвигает ее к передним зубам, которые не такие гнилые, и, улыбаясь, жует.
— Смотри, — говорю я ей. — В моем пироге остались вмятины там, где до этого были шоколадки.
— Они похожи на маленькие кратеры, — говорит Ма и засовывает свой палец в одну из вмятин.
— А что такое кратеры?
— Это дырки, в которых что-то произошло, например извержение вулкана, взрыв или еще что.
Я кладу зеленую шоколадку назад в кратер и считаю:
— Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один — бум!
Шоколадка взлетает в открытый космос и попадает мне в рот. Мой именинный пирог — самое лучшее, что я когда-либо ел.
Ма больше не хочется пирога. Окно в крыше высасывает весь свет и становится почти черным.
— Сегодня день весеннего равноденствия, — говорит она. — Я помню, что в то утро, когда ты родился, его так назвали по телевизору. В тот год в марте тоже еще лежал снег.
— А что такое равноденствие?
— Это слово означает «равный». В этот день количество темноты равно количеству света.
Из-за пирога смотреть телевизор уже поздно, часы показывают 8:33. Мой желтый капюшон чуть было не отрывает мне голову, когда Ма стаскивает с меня майку. Я надеваю свою лучшую футболку и чищу зубы, а Ма завязывает мешок с мусором и ставит его у двери, положив поверх список, который я написал. Сегодня там указано:
— А можно попросить винограда? Он ведь очень полезный.
И Ма в конце списка дописывает:
— Расскажи мне какую-нибудь историю.
— Только короткую. Хочешь… сказку про Пряничного Джека?
Она и вправду рассказывает ее быстро и смешно. Пряничный Джек выскакивает из печи, катится, катится, и никто не может его поймать, ни старушка, ни старик, ни крестьяне, которые молотят зерно, ни пахари, но в конце концов он по глупости своей позволяет лисе взять себя в рот, чтобы переправиться через реку, и она тут же его съедает.
Если бы я был сделан из теста, я бы сам себя съел, чтобы никому не досталось.
Мы быстро-быстро читаем молитву, сложив руки и закрыв глаза. Я молюсь, чтобы Иоанн Креститель и младенец Иисус пришли поиграть с Дорой и Бутс. Ма молится, чтобы солнечное тепло растопило снег, облепивший наше окно на крыше.
— Я могу немного попить?
— Сразу же, как только проснешься утром, — говорит Ма, натягивая свою футболку.
— Нет, я хочу сегодня.
Она кивает на часы, которые показывают 8:57; осталось всего три минуты до девяти. Поэтому я залезаю в шкаф, и ложусь на подушку, и закутываюсь в одеяло, серое и пушистое, с красным кантом. Прямо надо мной висит рисунок меня, о котором я уже успел позабыть. Ма заглядывает в шкаф.
— Три поцелуя?
— Нет, пять для мистера Пятилетнего.
Она пять раз целует меня и со скрипом закрывает дверцы.
Но в щели пробивается свет, и я могу видеть кое-что на рисунке — черты, похожие на мамины, и нос, который похож только на мой собственный. Я трогаю бумагу — она шелковистая на ощупь. Я вытягиваюсь так, что моя голова и ноги упираются в стенки шкафа. Я слушаю, как Ма надевает свою ночную футболку и принимает таблетку, убивающую боль. Она всегда пьет две таблетки на ночь, поскольку, как она говорит, боль похожа на воду — она разливается, как только Ма ложится в постель. Ма выплевывает зубную пасту.
— Наш друг и приятель Баз чешет свой левый глаз, — начинает Ма.
Я придумываю свой стих:
— Наш друг и приятель За говорит «бла-бла-бла».
— Наш друг Мурзилка живет в морозилке.
— Наша подруга Нола пошла в школу.
— Неудачная рифма, — говорит мама.
— О боже, — рычу я, совсем как Воришка.
