равно вкусный.
По телевизору показывают передачу «Удивительные домашние животные», но изображение совсем не четкое. Ма не переставая двигает кроликом, но и это не помогает. Я беру пурпурную ленточку и завязываю бантик на его проволочном ухе. Я хотел бы посмотреть «Жителей заднего двора», я не видел этой передачи уже целую вечность. Воскресного подарка мы еще не получили, потому что Старый Ник вчера вечером не приходил, и я считаю это самым лучшим подарком ко дню рождения. Мы попросили совсем неинтересные вещи — новые штаны, поскольку у моих черных брюк на коленях образовались большие дырки. Мне эти дырки совершенно не мешают, но Ма говорит, что в них я похож на бездомного, но объяснить, что это такое, не может.
После ванной я играю с одеждой. Сегодня утром мамина розовая юбка превращается в змею, которая спорит с моим белым носком.
— Лучший друг Джека — это я.
— Нет, я.
— Я тебя укушу.
— А я цапну.
— А я превращу тебя в порошок с помощью моего летающего огнестрельного насоса.
— Ха, а у меня есть реактивный мегатронный трансформер-бомбомет…
— Эй, — говорит Ма.
— Может, сыграем в мяч?
— Но ведь у нас больше нет пляжного мяча, — напоминаю я ей. Он лопнул, когда я нечаянно слишком сильно ударил его ногой и он стукнулся о дверь кладовки. Лучше бы вместо глупых штанов мы попросили новый мяч.
Но Ма говорит, что мы можем сами сделать себе мяч. Мы собираем листы бумаги, на которых я учусь писать, заталкиваем их в сумку для покупок и мнем ее до тех пор, пока бумага не принимает форму шара, после чего мы рисуем на мяче страшное лицо с тремя глазами. Бумажный мяч летает не так высоко, как пляжный, но всякий раз, когда мы его ловим, он издает звук
Из-за того, что мы позавтракали пирогом, мы едим воскресные оладьи на обед. Муки осталось совсем немного, и они получаются тонкими и расползаются на сковороде, но мне такие больше нравятся. Я складываю их пополам, и некоторые трескаются. Желе осталось тоже совсем чуть-чуть, поэтому мы его разбавляем водой.
Кусочек оладушка падает у меня на пол, и Ма вытирает пол губкой.
— Пробка уже совсем стерлась, — говорит она сквозь зубы, — как же нам теперь поддерживать чистоту?
— Где?
— Вот здесь, где стоят наши ноги.
Я забираюсь под стол и вижу дырку в полу, на дне которой — какое-то коричневое вещество, очень твердое, его не поцарапать ногтем.
— Не скреби там, Джек.
— Я не скребу, а просто пробую пальцем. — Дырка похожа на крошечный кратер.
Мы сдвигаем стол к ванной и укладываемся на ковер позагорать. Ковер лежит прямо под окном на крыше и днем нагревается. Я пою «Солнце не светит», Ма поет «Вот и солнышко вышло», я подхватываю «Ты мое солнце». Потом я сосу, в левой груди сегодня очень жирное молоко.
Когда я закрываю глаза, желтое лицо Бога, просвечивающее через мои веки, становится красным. Я открываю глаза и жмурюсь от яркого света. Мои пальцы отбрасывают на ковер тени, их очертания слегка размыты.
Ма дремлет рядом.
Вдруг я слышу какой-то звук и, стараясь не разбудить ее, тихонько встаю. У плиты кто-то скребется.
Живая вещь, зверек, совсем настоящий, а не из телевизора. Он на полу, ест что-то, может быть кусочек оладушка. У него есть хвост, и я догадываюсь, что это — мышонок.
Я подхожу ближе, но малыш юркает под плиту — я и не знал, что можно так быстро бегать.
— Эй, мышонок, — шепчу я, боясь напугать его.
С мышами надо разговаривать тихо, об этом я узнал из книги об Алисе, только она по ошибке зовет свою кошку Дину. А мышь пугается и убегает. Я складываю руки в молитвенном жесте:
— Эй, мышонок, вернись, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
Я жду долгие часы, но он не возвращается.
Ма, несомненно, спит.
Я открываю холодильник, но там почти ничего нет. Мыши любят сыр, но у нас его не осталось. Я достаю хлеб и, раскрошив кусочек на тарелке, ставлю ее у плиты. Скрючившись, я становлюсь перед ней на колени и снова жду.
И тут происходит чудо — мышонок высовывает свой нос, он у него остренький. Я чуть было не подскакиваю от радости, но вовремя спохватываюсь и сижу неподвижно. Он подходит к крошкам и обнюхивает их. Я стою примерно в двух футах от него, жаль, что линейка осталась в коробке под кроватью, я бы измерил поточнее. Но я понимаю, что двигаться нельзя, а то мышонок снова убежит. Я осматриваю его лапки, усы, загнутый хвостик. Он совсем настоящий, это самое большое животное, которое я когда-либо видел. Он в миллионы раз больше муравья или паука.
Вдруг что-то падает на плиту,
Ма как-то странно смотрит на меня.
— Это ты его прогнала! — кричу я.
Она достает совок и сметает на него обломки тарелки.
— Как она оказалась на полу? Теперь у нас осталось всего две большие тарелки и одна маленькая…
Повар в «Алисе в Стране чудес» бросает в малыша тарелки и кастрюлю, которая чуть было не отбивает ему нос.
— Мышонку понравились крошки.
— Джек!
— Он — настоящий, я его видел.
Ма отодвигает плиту, и мы обнаруживаем маленькую щель в дверной стене. Ма достает рулон алюминиевой фольги и начинает засовывать скатанные из нее шарики в эту щель.
— Не надо. Прошу тебя.
— Извини, но если заведется одна мышь, то скоро их будет уже целый десяток.
Что за чушь она несет?
Ма кладет фольгу и крепко хватает меня за плечи.
— Если мы оставим эту мышь, то скоро повсюду будут бегать ее дети. Они будут воровать нашу еду и разносить микробы на своих грязных лапках…
— Пусть едят мою пищу, я не голоден.
Но Ма не слушает меня. Она придвигает плиту к дверной стене.
Потом мы заклеиваем лентой «Ангар» в книге «Объемный аэропорт», и он снова начинает выступать над страницей, но «Зал багажа» починить уже нельзя — он весь разорван.
Мы сидим в кресле-качалке, и Ма, чтобы загладить свою вину, три раза читает мне «Дилана- землекопа».
— Давай попросим новую книгу в воскресенье, — предлагаю я.
Она кривит рот:
— Я уже просила три недели назад; я хотела подарить тебе книгу на день рождения. Но он сказал,
