— Дорога нужна, чтобы доставить взрывчатку, необходимую на строительстве дороги, — язвил Олег.
Кроме него в процессе участвовало еще некоторое количество добровольцев, которых освобождали от других работ. Виктор в дорогу не верил, но людей давал и ресурсы транжирить позволял.
Гремели взрывы, разнося вдребезги монолитные скалы, и снова неутомимый Т-800 разгребал завалы и ровнял грунт. За это время Верин настолько сжился с бульдозером, что не представлял себя за рулем чего-нибудь другого.
— Эх, Пушистик, — говорил он вечером, гладя исцарапанный борт стального друга, — мы с тобой столько соляры извели, что если у нас не получится, сожрут обоих с потрохами. Даром, что они у тебя железные…
И Пушистик старался. Во всяком случае, мотор ни разу даже не чихнул на высоте четыре тысячи метров, чего Леха очень опасался, насмотревшись на МАЗ, уже на две семьсот заводящийся через раз, и глохнувший каждые тридцать метров.
К концу первого сезона строительства дорогу дотянули до конца спуска. И не просто дотянули. По ней ездили! Теперь путь с рудника в Лагерь занимал один день у людей любой подготовки. А в обратном направлении и вовсе пробегали за полдня. В проект поверили. В сентябре от бывшего кишлака Чоре попробовали идти навстречу. Увы, то ли бульдозеры на руднике оказались недостаточно мощны, то ли бульдозеристы не столь умелы, но встречное продвижение было слишком медленным… Алексей не унывал. «На Пушистике, да весной, да за месяц!»
Весной стройку пришлось начинать сначала. Осеннее полотно местами просело, местами сползло, кое-где упали камни, а в двух местах сошедшие сели унесли куски дороги вместе со склоном. Восстановление разрушенного пути заняло тот самый месяц. Зато Леха учел прошлогодние ошибки, и теперь Трасса имени Упрямства, которую с легкой руки Лаймы нарекли проспектом Гедиминаса, огибала наиболее разрушаемые места. Дальше дело пошло лучше, и двадцать седьмого июля две тысячи четырнадцатого года Пушистик своим ходом вполз на территорию кишлака Чоре.
— Сегодня, в день открытия Олимпиады в Сочи!.. — торжественно начал Верин.
— Лех, в Сочи зимняя олимпиада. Она седьмого февраля должна была начаться, — пробурчал Олег с соседнего кресла.
— Правда? А двадцать седьмого июля какая?
— Летняя. Лондонская. В двенадцатом году. Закончилась за два дня до прихода полярной лисы…
— Надо же! А ну и хрен с ним. Главное, что вместо Олимпиады мы открываем дорогу. А она куда полезней!
С этого момента рудник стал намного ближе. Хотя ремонтировать новую трассу приходилось регулярно. Особенно в первые годы. После этого горы, вроде бы, смирились: летом обходилось двумя-тремя однодневными выездами, а зимой и вовсе хватало расчистки снега после пургеней. Ну и, конечно, большой весенний ремонт. Впрочем, в двадцатом году даже не пришлось выводить Пушистика, справились безымянные рудничные бульдозеры…
В этот раз Алексей решил взять детей на первый в сезоне проход дороги. Треть пути, обычно самая неприятная, была уже позади, а Пушистику еще ни разу не пришлось останавливаться. Пару небольших оползней, перегородивших путь, бульдозер смел сходу. Однако сейчас работа предстояла серьезная. Огромный валун, скатившийся на дорогу, полностью перегородил проезд, а сошедший следом оползень намертво заякорил камень. Столкнуть препятствия по отдельности не составило бы труда. Но вместе…
Оставив семейство любоваться окрестностями, Верин обошел вокруг завала, позондировал его щупом, и, крикнув Лайме, чтобы отошла подальше, уверенно взялся за рычаги. Неумелый водила, сносивший дувалы в Пасруде, остался в далеком прошлом. Отвал бульдозера первым проходом очистил бок камня выше по склону, вторым движением выворотил булыжник из земляного гнезда через открывшуюся дырку, после чего убрал остатки грунта, уже лишенные каменной поддержки. Теперь спихнуть валун было делом техники.
— Готово! Сударыня, по Вашему заказу данная тропинка снова превращена в проспект Гедиминаса! Не изволите ли проехаться по нему на танке?
— Судариня, конечно-с же, изволит-с! Она теперь Верина-с! А ми, русские, все в душе оккупанти — с…
До Выселок было всего-то, километров десять. Для «тревожной» механизированной группы на двух БТРах даже по разбитой лесной дороге минут двадцать-двадцать пять ходу. Если, конечно, не завалится поперек узкой просеки здоровенная сосна, перебитая направленным подрывом, чуть не вбив в землю головной броневик по самую башню…
Все же, сумели проскочить, отделавшись только хлестким ударом кроны по корме. Зато вторая машина с разгону влетела в переплетение веток.
— Птиц, я дальше! — проорали с головного и прибавили скорость.
Из застрявшего БТРа уже высыпался десант, ощетиниваясь стволами. Никто, однако, не стрелял. В окружавшей темноте, даже ноктовизоры не позволили увидеть подрывника. А тот, скорее всего уже бежал изо всех сил, продираясь сквозь редкий подлесок…
Больше всего Урусов боялся, что неизвестные, устроившие завал, не ограничатся сосной, а приспособят еще и фугас. Но, судьба берегла, нападающие, кроме дерева, никаких сюрпризов не приготовили.
БТР пер по дороге, яростно ревя двигателем. В паре километров от деревни кто-то кинулся из темноты навстречу стальному чудищу, чуть не попал под колеса, но был вовремя втащен на броню.
Мальчишка. Грязный и уставший. Весь перемазанный в крови, с самодельным ножом в руках.
— Дикие пришли! — одним словом неразборчиво выдохнул он. — Много!
Тут же, со стороны деревни отрывисто затарахтел пулемет.
— Сигнал! — сам себе скомандовал Урусов, и выпалил из СПШ в небо ракету белого огня. Из соседнего люка тут же ушла зеленая ракета. Все нюансы были оговорены заранее, и несколько заряженных сигнальных пистолетов всегда лежали в боевом отделении…
Мотор взвыл вовсе уж от запредельных оборотов, и машина влетела в село. Луч установленного на башне прожектора заплясал по окрестностям, выхватывая то обгоревшую стену, то поваленный забор, а то и человека лежащего в луже черной в темноте крови.
По правому борту противно звякнуло несколько пуль. Следом за прожектором в сторону стрелявших развернулся ствол автоматической пушки. Басовитый голос орудия перекрыл и шум двигателя, и редкую стрельбу, все еще раздающуюся от штабного дома.
Урусов сдернул шлемофон и, недовольно морщась, натянул «сферу». Два с половиной килограмма ощутимо надавили на шею.
— Ну, что, майнен кляйнен портвайгеноссен, поиграем в войнушку? Гоген, мотор не глуши!
Хлопнули оба десантных люка. Личный состав «тревожки» выскочил из бронированного нутра, растекаясь по деревне.
БТР подкатился к дымящемуся сельсовету. Дверь сиротливо висела на одной петле, стекла вылетели от близких разрывов. стоявший в проеме человек в форме пошатывался, хотя и опирался о дверной косяк.
Узнав Андрея, он приветственно вскинул ладонь.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. А мы тут, знаешь, плюшками балуемся.
— Карлсоны, млять, без крыши. — тоскливо ответил Урусов. — Поляк, сколько уродов?
— Десятка три. — ответил сержант и начал медленно оседать вниз. Пальцы бессильно скользили по крашенному дереву. К Полякову тут же кинулся санитар, на ходу расстегивая сумку с крестом.
— Остальных не забудь, лепила!
Санитар отмахнулся от Урусова, словно и не заметив.
Старлей злобно оскалился и вытащил из разгрузки рацию.
— Черный — Седьмому! Как успехи?
— Двоих взяли!
