Увы, восполнения не получалось. Хотя сначала казалось, что обещанной ядерной зимы после Войны не обнаружилось. Но нет, планета не простила человеку издевательства над собой и ответила вполне адекватно. Зимой — все сидели по своим углам, боясь лишний раз, нос высунуть, чтобы не отмерз в пятидесятиградусный мороз. А короткое прохладное лето (температура редко поднималась выше пятнадцати градусов) «радовало» затяжными недельными дождями, от которых дороги превращались в реки, а реки становились похожими на Волгу в районе дельты…
Расти в подобных условиях ничего не хотело. Точнее, хотело и даже пыталось, но вот результат этих попыток был неутешительным.
Могло бы спасти животноводство, но окрестные крестьяне в первую же зиму поморозили скот. Вроде и привычны сибиряки к холодам, но всему есть предел: когда спохватились и вспомнили, что коровники и фермы толком не утеплены, было поздно. Пытаясь спасти поголовье, растаскивали животных по домам. На Базу, где удалось наладить нормальное отопление, гнали стадами и отарами, не разбираясь, кого кормит конкретная деревня: город или бригаду. Везли на всем, что было, Витька Безручков, тогда еще прапорщик, как-то притащил корову и трех овец на броне своего БТРа… Всё равно потеряли почти всё поголовье. От Новосиба помощи не было, и быть не могло, Пчелинцев удивлялся, как Сухову удалось спасти людей в почти разрушенном, замороженном городе, какой уж тут скот. Единственная радость, что мяса в ту зиму было предостаточно. Его даже сумели сохранить (ещё бы, оно и без всяких мер оттаяло бы только к августу), и еще какое-то время проблем не ощущалось. Но время это давно кончилось.
Восстанавливалось поголовье медленно. В том числе и из-за того, что именно скот был целью набегов как мгновенно одичавших алтайских племен, так и многочисленных казахских банд. Первые приходили под звон шаманских бубнов, вторые — без всякой религиозной мишуры, но и те и другие под аккомпанемент автоматных очередей и взрывов гранат…
Крестьяне кое-как могли прокормить себя. И только. О серьезной помощи бригаде, а тем более городу, говорить не приходилось.
Торговать было не с кем. Единственный уцелевший анклав в пределах досягаемости находился в Омске. С омичами имелась устойчивая связь и неплохие отношения, но ситуация с продуктами там была еще хуже новосибирской.
— А что твои ученые за холода говорят?
— Ученые… Г-о печеное… Хорошего ничего не говорят! Я вот что думаю, Глебыч! Переселяться надо.
— Чего???
— Переселяться, говорю, надо! На юг, где можно нормально сельское хозяйство организовать. А сюда наши потомки вернутся. Когда пыль в атмосфере осядет, или из-за чего нас морозит так. Либо переселяться, либо вымирать.
С минуту Пчелинцев ошеломленно смотрел на собеседника. Потом осторожно произнес:
— Слушай, Валера. Я всегда знал, что ты волюнтарист. Но не настолько же! Ты сколько народа переселять собрался?
— Тысяч двадцать.
— И как ты их собираешься везти?
— Ты не поверишь, Глебыч! На автобусах! У меня этого добра немерено. Не в том проблема. И не в охране даже, у нас вместе тыщи полторы бойцов наберется, любую колонну защитим. В другом затык. Куда идти?
— И?
— Что и?
— Ну, раз ты всё продумал, то вопросы задаешь риторические, а ответы давно знаешь. Так выкладывай.
— А вот этого ответа я не знаю, Владимир Глебович. — посерьезнел Сухов. — Тут очень сильно думать надо. Неблизкий путь предстоит, очень неблизкий.
— И почему, — проворчал Пчелинцев, — каждая наша встреча кончается сидением за картой…
2020 год
— Санька! Еда скоро будет? Жрать хочется! Кишки сворачиваются!
— Потерпишь! Когда надо, тогда и будет! А все не свернутся!
— Чего тянешь?! И так не обедали сегодня!
— Будешь выступать — вообще ужин отменю! Я тут завхоз или кто?
— Ты чё, охренела совсем?
— Петенька, хочешь по роже? Тогда молчи и сопи в две дырочки, пока я тебе в них по ледобуру не засунула! Понял?
Петька недовольно бурчит и отходит. Правильно, со мной драться себе дороже. Мало того, что девчонка и на два года младше, так еще и наваляю за милую душу. Зря я, что ли, по рукопашке с четырнадцатилетней группой тренируюсь? Это по альпинизму с «двенашками», «четырнадцатые» от меня пока что убегают…
А, вообще, все мальчишки — слабаки! Подумаешь, обеда не было, это что, повод недоваренный рис жевать? Нет бы, радоваться, что на все дни доппаек выдали! Даже мясо в нем есть! Салабоны сопливые! А как вы собираетесь «голодное» восхождение идти? Будете полмаршрута за насекомыми гоняться? Специально папу попрошу, пусть «голодовку» устроят снежно-ледовую, чтобы ни одной двухвостки от старта до финиша! Допросятся у меня! Нытики!
Э, какого хрена?
— Петька, — ору вдогонку, — стенки у палаток выше стройте! И яму под сортир выройте!!! — Если им не напомнить, сами в жизни не догадаются!
— Сама потаскай эти кирпичи! Тяжеленные же!
— Ты пацан или фуфло замороченное? Я-то потаскаю! — тут же соглашаюсь я. — Только ты голодать тогда будешь, слабосильным ужин не положен!
Петька бурчит себе под нос что-то ругательное, но вытаскивает нож и начинает пилить из снега кирпичи. А куда он денется? Лучше сейчас, чем посреди ночи, когда задует. Без сортира, конечно, можно и обойтись, в пургенях же обходимся, отсиживаясь по пещерам. Но пусть строят! Пургени часто не бывают, последний кончился три дня назад, так что можно себе удобства отрыть. Заодно еда дойти успеет…
— Акрам, ты командир или как? Чего мальчишки сачкуют?
Забегали: Акрамка начинает доказывать свое командирство. Так мне больше нравится. Мальчишки, хоть и ленивые все, и задаваки, но работать умеют. Когда надо. И если покричать.
Нам осталось-то… Это уже третий пятитысячник. Потом отработать «голодовку» и всё, «высотку» прошли. А «технику» я уже отбегала: «лед» по «двенадцатой» группе, а «скалы» — по «четырнадцатой»!
Всё, каша готова:
— Ложки к бою! Витька, морда, куда поперед всех лезешь!
— Ну что, товарищи офицеры, прапорщики и прочие инвалиды умственного труда, все в сборе? — полковник кругами ходил по помещению, ожидая пока все рассядутся по местам.
Наконец, кое-как разобрались, и шум начал понемногу стихать.
— Как иначе! — ответил за всех майор Сундуков. — И как юные пионеры — всегда готовы!
— Это хорошо! — довольно сказал Пчелинцев и присел на свое любимое место — на край стола. — Что всегда готовы, и что как юные пионеры. Стержневой вопрос сбора оглашать надо? Или и так каждая собака на сто кэмэ вокруг уже в курсе?
