нижним лагерем. От площадки космодрома до него многие сотни футов по прямой и несколько миль по серпантину горной дороги. Даже не верилось, что гора эта высится почти на самом экваторе.
Дверь одного из служебных помещений была приоткрыта, и оттуда доносился бодрый голос диктора, читающего выпуск новостей:
Дверь закрыли. Скотт вновь остался наедине с ветром. Он достал сигарету и, прикрыв ладонями огонек зажигалки, закурил.
— Среди путешественников тоже попадаются свихнутые, — произнес Скотт, разговаривая сам с собой.
Он представил, как диктор таким же ровным бодрым голосом сообщает об очередном запуске корабля на Марс со Скоттом Никсоном и Джеком Райли на борту. Сообщение об их старте — всего несколько фраз — наверняка прозвучало бы где-нибудь в середине выпуска, уступив первенство более впечатляющим новостям. Это десять лет назад полеты на Марс были сенсацией. Сегодня газеты помещают информацию о них где-нибудь на третьей полосе, а выпуски радионовостей зачастую ограничиваются сухой констатацией факта.
Наверное, диктор упомянет и имя Джека Райли. Вряд ли на радио своевременно сообщат, что помощник Скотта лежит сейчас в больнице базы с острым пищевым отравлением. Час назад они виделись. Джек пожал Скотту руку и пожелал удачи.
Джек прав: ему очень нужна удача. Удача и надежда. Все остальное космос уже не раз опрокидывал и перечеркивал.
Скотт шагал к наклонно установленному кораблю. Рядом слышались тяжелые шаги Александера. Некоторое время старик шел молча, потом сказал:
— Кое-что ты уже знаешь. Ты бывал на Луне, и не один раз.
Да, Скотт Никсон слетал на Луну три раза и сумел вернуться целым и невредимым. Таких, как он, называли счастливчиками. Но удача не бывает вечной. В космосе любой пустяк может стоить жизни. Взять, например, топливо. Ученые уже лет десять бьются над созданием его новых видов, но до сих пор не нашли ничего лучше смеси жидкого кислорода с бензином. Пробовали использовать жидкий водород — не подошло: в условиях низких температур жидкий водород оказался довольно тягучим, более опасным в обращении и весьма неэкономичным. Из-за его низкой плотности топливные емкости грозили разрастись до внушительных размеров. С жидким кислородом было проще. Он хорошо поддавался сжатию и вел себя достаточно смирно, пока не соединялся с бензином. А тогда уже малейшее нарушение пропорции — и прощальный фейерверк обеспечен.
Разумеется, конструкторам удалось сделать кое-какие улучшения. Управляться с топливом стало проще и безопаснее. Появились более совершенные и надежные камеры сгорания. И трубопроводы не обмерзали теперь с такой скоростью, как на первых кораблях, справедливо названных «летающими гробами». Да и сами двигатели стали надежнее, хотя до совершенства было еще далеко.
Помимо топлива и двигателей в космосе хватало и других опасностей. Например, метеориты. Защититься от них невозможно. Ученые говорили о специальных экранах, но те пока существовали лишь в теории. Не менее опасными были и разного рода излучения. Космос буквально кишел ими, а специальная обшивка корабля спасала далеко не от всех. Часть излучений все равно беспрепятственно проникала внутрь.
Открыв корабельный люк, Скотт не поспешил внутрь, а остановился на пороге, вбирая краски и запахи Земли. Правда, на плато космодрома их было не слишком много, а холодный горный ветер вообще не имел запаха. Картина для глаз тоже была довольно скудной: взволнованное лицо Александера, люди из наземной службы, стоявшие поодаль, и перемигивающиеся огоньки внизу.
Мысленно выругав себя за недопустимую для пилота сентиментальность, Скотт закрыл и загерметизировал люк. Потом сел в кресло пилота, отчасти помогавшее переносить стартовые перегрузки, пристегнулся и правой ногой нащупал стартовую педаль. Наступила последняя минута его пребывания на Земле. Поднеся к глазам руку с часами, Скотт следил за неумолимым движением секундной стрелки.
Десять секунд. Восемь. Пять. Стрелка бесстрастно двигалась вверх. С последней секундой Скотт нажал педаль старта… Невзирая на ремни, его отбросило назад и вдавило в мягкую спинку кресла. Легкие сплющились, как будто из них исчез весь воздух. Бешено заколотилось сердце. К горлу подступила тошнота, а перед глазами пополз черный туман. Скотту показалось, что он падает в ночную бездну, и он тихо застонал. Тело обмякло. Из носа потекли две тонкие струйки крови.
Сознание вернулось к нему, когда корабль находился уже далеко от Земли. Какое-то время Скотт лежал неподвижно. Постепенно в голове стало проясняться. Зрение обрело привычную четкость. Перед глазами всплыл пульт управления с перемигивающимися разноцветными лампочками, затем прямоугольник иллюминатора, сделанного из толстого кварцевого стекла. В ушах зазвенела тишина. Особая, мертвая, тишина космического пространства.
Скотт вяло шевельнулся и выпрямился в кресле. Глаза привычно скользнули по показаниям приборов. Подача топлива — в норме. Давление внутри кабины — в норме. Скорость движения — удовлетворительная.
Скотт вновь откинулся на спинку кресла. Не надо понапрасну тратить силы. Ему сейчас некуда спешить. Можно передохнуть. Скотт ощупью стер кровь с подбородка и закрыл глаза.
Он, Скотт Никсон, в космосе! Он летит на Луну, а оттуда отправится на Марс. Но даже эта мысль не могла избавить его от последствий стартовых перегрузок, измолотивших тело и вогнавших в равнодушно- сонливое состояние разум.
Старт корабля всегда был пыткой. Суровым, мучительным наказанием. Его могли выдержать только люди с крепким телом и отменным здоровьем. У менее здоровых сердце остановилось бы в первые же секунды после старта.
Когда-нибудь появятся другие, совершенные, корабли. У них будет мягкий старт и такое же мягкое, постепенное преодоление земного тяготения. Резкие рывки и чудовищные перегрузки останутся в прошлом.
Но это произойдет не скоро, очень не скоро. Возможно, на Земле успеет смениться несколько поколений. А пока корабли будут взлетать так же, как корабль Скотта, движимые опасной и непредсказуемой силой бензиново-кислородной смеси.
Из противоположного конца кабины послышался сдавленный стон, заставивший Скотта подпрыгнуть. Его руки инстинктивно потянулись к ремням. Отстегнув ремни, Скотт напрягся всем телом и стал вслушиваться. Может, ему почудилось? Нет, стон повторился — жалобный человеческий стон.
Скотт вскочил на ноги, пошатываясь от недостаточной гравитации. Корабль двигался по инерции; поступательное движение создавало некоторое подобие гравитации, позволяющее пилоту не летать по кабине. Однако искусственная гравитация лишь отдаленно напоминала земную.
В углу, где стояли ящики (конечно же, они при старте опрокинулись) виднелся непонятный сверток. Внешне его вполне можно было принять за измятый чехол. Но Скотт помнил, что не накрывал ящики никаким чехлом. Сверток шевелился! Вскрикнув, Скотт бросился туда и откинул материю… Под нею, скрючившись, лежал человек. Кровь, шедшая у него из носа и ушей, успела впитаться в плотное теплое одеяло, на котором он лежал. Скотт приподнял тело и едва не вскрикнул снова. Он увидел неподвижное, перепачканное кровью лицо Джимми Болдуина.
Глаза Джимми широко раскрылись, потом опять закрылись. Скотт присел на корточки. Мысли, проносившиеся в его голове, были одна нелепее другой. В это время глаза Джимми вновь распахнулись и уставились на пилота. Рука его сделала что-то вроде приветственного жеста. Губы задвигались, и Скотт услышал слабый голос:
— Привет, Скотт!
— Как ты здесь очутился? — сердито спросил пилот.
— Н-не знаю, — пробормотал Джимми, — Я правда не знаю. Я собирался что-то сделать, но
