которые наблюдали за нами, я быстро сложил руки за спину и повесив голову продолжил идти.
Землянка была большая, даже с перегородкой, где находился топчан для особиста. Посмотрев на окна под самым потолком, которые давали не так много света, как хотелось бы, комиссар достал из кармана галифе спички и поджег фитиль, вставленный в расплющенную гильзу из-под мелкокалиберного снаряда.
— Садитесь, — показал он мне на табурет, перед сбитым из ящиков стола.
Кроме комиссара, меня, Никифорова и еще одного гэбиста, в землянке больше никого не было, остальные трое остались снаружи.
— Я заместитель начальника политотдела фронта дивизионный комиссар Макаров. Теперь представься и ты, гражданин. То, что ты не Суворов мы выяснили еще неделю назад, как и то, что ты не являетесь гражданином Советского Союза.
Беседа была в доверительным тоном, поэтому я попробовал подергаться:
— Зачем вам это, товарищ дивизионный комиссар? Двадцать второго июня у меня началась новая жизнь, которая мне вполне нравиться. Присягу я принял, и сейчас служу в Красной Армии. Мне у вас нравится.
— Понимаешь, какое дело. Сейчас нужны громкие победы в воздухе, и ты на это дело подходишь как никто другой. Десять зарегистрированных сбитых, угон самолета у немцев, отлично проведенный разведполет. После первой победы над Минском начали было освещать, как ты заметил твои победы, но выяснилось что ты появился из воздуха, вот и был приказ от начальника Военного Совета фронта выяснить о тебе все, пока попридерживая прессу. Вот мы и выясняем. Случайно проговорившись об угоне самолета, и твои незнания элементарных мелочей, которые знают, все кто живет в Союзе, дало понять нам, что ты можно так сказать эмигрант. Догадаться откуда ты, труда не составило, была проведена проверка, и вот теперь хотелось бы знать. Ты кто?
Комиссар говорил спокойным даже немного усталым тоном, меня даже потянуло все рассказать ему.
«Психологи блин!» — подумал я, и задумчиво посмотрев на потолок, согласно кивнул.
— Я буду рассказывать, вы спрашивайте если что.
— Хорошо.
Никифоров, стал стенографировать за мной.
Тщательно выбирая слова, и следя за языком, я стал рассказывать про «свою жизнь».
— Отец у меня был, из мещан. В четырнадцатом пошел добровольцем в армию. Три года воевал за Россию во Франции в одной из бригад, там получил офицерское звание. Когда началась революция, он тогда и остался вместе с другими офицерами во Франции. Отвоевал в Иностранном Легионе, после чего женился на моей матерью, она с семьей эмигрировала, там они и встретились. В двадцать четвертом родился я.
— Так значит тебе действительно семнадцать лет?
— Да, два месяца назад исполнилось. Но для всех мне восемнадцать, а то еще выпрут куда-нибудь в запасной полк.
— Фамилия Суворов?
— Мама один из потомков знаменитого полководца. Суворов фамилия бабушки.
— Настоящая фамилия? Не хочешь говорить? — спросил он, заметив мое отрицательное качание головы.
— Семью я похоронил, не стоит их тревожить. Я же сказал, начал жизнь с чистого листа.
— Продолжай, — едва заметно улыбнувшись, сказал он.
— В двадцать втором, еще до моего рождения вернулся из России дядя Женя, брат моей матери. Он за Колчака воевал, раненный был. Так вот жили мы не сказать что богато, но на жизнь хватало. Когда отец заметил, что меня интересуют самолеты, то помог с этим. Так что с десяти лет вся моя жизнь связанна с авиацией. Сперва планеры, потом легкие одномоторные самолеты, а вот когда с Испанской войны вернулся один знакомый дяди Жени, то вот тогда началась настоящая учеба.
— Что за друг?
— Военный летчик. Он летал на мессершмитах. Говорил, что имел семь сбитых, два из них И-16. Он воевал с немцами, добровольцем.
— Фамилия?
— Жак Деверо, он погиб в небе Франции в сороковом году. Двух немцев сбил и сгорел в самолете.
Такой летчик действительно существовал. Я видел его фотографии на стене героев, на аэродроме где летал.
— Продолжай.
— Он учил летать меня. Техника воздушного боя мне давалась сразу, так что когда началась война, я был уже неплохим пилотом, как мне говорили, но кто пустит мальчишку в небо, поэтому я устроился на военный аэродром в качестве чернорабочего. Что-то вроде «принеси подай, иди н. хуй не мешай». За неделю до окончания войны, на город, где мы жили, был налет авиации. Там находись части пехотной дивизии, артиллерия в основном, вот по ним и нанесли удар. Однако вылетевшие истребители атаковали их, и немцы скинули бомбы на город, не долетая до цели. Мои родители, младшая сестра, погибли под этими бомбами. Они спустились в подвал, когда объявили воздушную тревогу, и погибли там. Бомба попала в дом, пробила крышу, пол второго этажа, и разорвалась на первом, обрушив потолок подвала. Я почти неделю откапывал их, пока мы не достали тела. Врачи говорили, что они погибли мгновенно. Я месяц прожил рядом с развалинами, никак не мог поверить, что их уже нет. Там и нашел меня дядя Женя. Он воевал в бронетанковом полку, командиром автороты, пока не закончилась война. Неожиданно быстро закончилась. Он быстро настроил меня на нужный лад, нужно мстить. Поэтому мы стали вроде маков.
— Кем?
— Маки, французские партизаны. Хотя какие они партизаны? Плевок в сторону патруля, геройский поступок, а уж если мост поджечь, так диверсия на всю страну. Но мы были не такими, если уж диверсия. так чтобы… ух.
— Ясно, продолжайте.
— Эта тайная война продолжалась месяца три, пока нас не предали. Те кому мы доверяли. Англичане, которые поставляли нам оружие боеприпасы и снаряжение, сдали наш отряд. Я не знаю почему, так как не был допущен к подобным сведеньям. Немцы практически полностью уничтожили отряд, но нескольким удалось уйти, в том числе и мне. Поездом я смог уехать в Польшу, где поселился у одной приятной вдовушки в Варшаве. А когда понял, что немцы концентрируют войска, то решил перебраться в СССР. И вот двадцатого июня я смог это сделать.
— Как именно.
— А, и смех и грех, как говориться.
— К границе вообще подобраться было не возможно. Постоянные патрули огромное количество войск. Я там почти неделю лазил, благо дядя Женя бывший пластун, многому меня научил. И вот случайно я увидел на поле немецкий самолет «шторьх», и трех человек рядом. Пилота и двух механиков. Там еще мотоцикл стоял. А у меня кроме пистолета ничего не было. Судя по всему «шторьх» сел на вынужденную, вот механики его и чинили, там капот был поднят. Ну, а дальше понятно, подобрался я поближе и стал ждать, пока починят. Они закончили с ним, когда начало темнеть. Механики сразу уехали, а летчик стал устраиваться в кабине. Я сперва думал лететь собрался, оказалось спать. Там немецкая часть рядом была, поэтому я решил действовать тихо, подошел, разбудил летчика, оглушил его рукояткой, сел в самолет и взлетел. Взлететь то я взлетел, но почти сразу мотор стал сбоить, что-то они там не доделали, так что через пятнадцать минут он у меня совсем заглох, пришлось планировать. Плюхнулся в болото. Чуть не утонул, пока выбирался. Выбрался, а где я понять не могу, то ли на нашей территории, то ли еще у немцев, но утром меня разбудили…
…я рассказывал монотонным тоном, заново переживая все что со мной случилось. Только сделал вставку, насчет капитана Борюсика, откуда я его знаю. Мол, нашел летчика у которого в планшете была фотография, с именами на оборотной стороне.
Комиссар частенько задавал мне вопросы, пытаясь поймать на не соответствии, какой аэродром, где я учился, какие там заведения рядом.
