так и говорил Павлу Анатольевичу, ответственному редактору.
— Картонно больно. Не по-настоящему.
Некоторые моменты мы переписывали, другие вообще стирали, кое-что добавляли. Оказалось Павел Анатольевич был тут так же и цензором. Совмещал, так сказать.
То, что я буду выступать по радио, диктор сообщил еще вчера вечером, и подтвердили сегодня утром. И вот в два часа дня, мы с диктором Всесоюзного радио Эммануилом Михайловичем Тобиашем, начали нашу двух часовую программу. Когда я услышал сколько буду выступать, то впал в шок. Ну ладно десять минут, двадцать, ну тридцать в крайнем случае, но два часа!!! Что они от меня хотят?
Что хотят, я узнал когда прочитал свою речь, и пообщался с редактором. Кстати, когда он закончил, то встав с очень довольным видом, сказал:
— Меня не обманули, вы очень легкий в общении человек, мгновенно находите ответы на самые неожиданные вопросы. Это хорошо. Вам будет легко адаптироваться, и вы не будете теряться когда выйдете в прямой эфир. Теперь давайте еще раз, по вашим песням. Те, что вы предложили, мне понравились, но сами понимаете, все петь вы не сможете, только небольшие части.
— Это понятно, но почему все они разные? Тут и про войну и любовь, и про жизнь?
— Я хочу показать какой вы человек, а это более чем покажет какой вы писатель. Вы не думали о карьере певца?
— Думал, но не рано ли? Война все-таки?
— Для этого не рано… Вы их уже зарегистрировали?
— Нет еще, как раз хотел, мне дали несколько дней отдыха, вот думал заняться.
— Я вам в этом помогу, но завтра. После эфира поговорим, хорошо?
— Спасибо.
— Ну что, все запомнили?
— Да, конечно, тут ничего сложного, мне фактически нужно оставаться самим собой.
— Хорошо, пойдемте, я познакомлю вас с нашим диктором Эммануилом Михайловичем.
Мы только успели познакомиться, как был дан сигнал, до эфира оставалось меньше пяти минут.
— Прошу в студию, — сказал редактор, и мы встав с дивана, на ходу общаясь направились в студию.
— Уффф. Однако сложная у вас работа, — сказал я снимая наушники и вешая их на крючок, рядом со столом. Был дан сигнал, что передача закончилась и можно вставать.
— К этому быстро привыкаешь. Я сперва тоже робел, тем, что меня слушают миллионы, но привык, и уже легче, — ответил Эммануил Михайлович.
— Это да… Как я выступил?
— Хорошо, но выбивался из речи постоянно. Кстати вон Павел Анатольевич идет, сейчас тебя песочить будет, — посочувствовал мне диктор.
— Ну да, он постоянно руками махал, знаки подавал что я своими словами говорю, — ответил я со вздохом, поворачиваясь к редактору.
— Думаешь ругать буду? — спросил он с доброй улыбкой.
— Думаю да, — ответил я осторожно.
— Правильно думаешь, а сперва ответь, что означает эти три десятка НЕИЗВЕСТНЫХ мне слов.
Слово неизвестные он заметно выделил, задумавшись, я не припомнил что говорил что-то особенное, все согласно речи.
— Какие?
— Ну например: Клево, круто, фигасе, зашибись, прикольно…
— Я это говорил? — искренне изумился я.
— Да, причем не однократно. Так что означают эти слова?
— Нуу… Круто — это, одним словом крайняя степень изумления. Клево — очень понравилось что-то. Ааа, что там еще?
С полчаса я объяснил суть этих слов, и расписался что ничего особого эти слова не имеют, как и двойного смысла. Во бюрократия.
Поужинав к буфете, мы в сопровождении Леонида вышли на улицу и подошли к стоянке машин, где сели в свою и поехали в гостиницу. Требовалась разрядка, слишком я перенервничал, не смотря на свой легкий стиль в эфире, и сон по моему мнению был самым лучшим лекарством.
— Ну так я заеду за вами к девяти утра?
— Это на счет авторства?
— Да. Павел Анатольевич велел помочь вам, — кивнул Леонид.
— Да конечно, мы будем готовы, — ответил я, и мы с Никифоровым вошли в гостиницу, оставив Леонида у машины.
Войдя в свой номер, я после душа первым делом свалился в кровать и мгновенно вырубился.
Несмотря на то, что гостиница находилась рядом с Кремлем, выбраться посмотреть на все теперешние прелести, как Красную площадь, или мавзолей, мы смогли только в последний день. Перед отъездом. Первые два были заняты оформлением всех бумаг. Я не только зарегистрировал восемьдесят песен, но и теперь состою в союзе писателей-песенников. Вечерами мы гуляли по Москве, я заново узнавал свой город. Никифоров был тверским, и в Москве был всего пару раз, и то проездом, так что мы оба гуляли с большим удовольствием.
Меня узнавали. Причем сразу, стоило мне где-то появиться. Один раз меня пригласили выступить на одном из заводов, по просьбе профсоюза по линии комсомола, а так как я состоял в этой организации, то пришлось пойти на встречу.
Попытки пригласить нас к себе, и выпить за знакомство, превысило всякие приделы, причем большинство приглашающих были женщины самого что ни на есть репродуктивного возраста. Однако тут меня спасал Никифоров, который строгим голосом служивого человека объяснял, что товарищ Суворов должен выступить с речью там-то и там-то, так что никак нельзя. Обломщик блин. С парой десятков девушек что нас приглашали, я был не прочь познакомиться по ближе, но особист как сторожевая собака был на чеку. Мне-то ладно, хоть и не постоянный, секс у меня все-таки был, так что о себе я особо не беспокоился, а вот он…
Вечером четвертого дня, после того как я отработал в одном из важных предприятий, мы гуляли по парку, как вдруг я услышал звуки музыки.
— Что это? — спросил я, прислушиваясь.
Мы только вылезли из машины и еще не обрели десяток фанатов, как это бывало обычно. Меня узнавали, и просили сфотографироваться, или спеть что-нибудь.
— Может вечерний концерт? — задумавшись предположил Никифоров.
— А что это?
— Ну вот в таких парках есть сцены и танцевальные площадки, обычно там по вечерам собирается народ и танцует и поет. Но война, не думаю что сейчас проводят эти мероприятия.
— Сходим, посмотрим? — спросил я.
— Пошли.
Там действительно был вечерний концерт. На сцене стояла видная женщина и пела контральто красивую песню о юности. Видная, это в смысле большая.
— Не слышал такой, — покачал я головой, с интересом разглядывая десяток музыкантов, расположившихся левее сцены.
— Смотри, там даже микрофон подведен…., — воскликнул я, толкая Никифорова в плечо. Мы приобрели уже дружески-служебные отношения, так что разговаривали как приятели.
— Тут больше сотни человек, — сказал особист.
— …. и громкоговорители на столбах, в любой точке парка все слышно. Хм, — задумался я.
— Спеть хочешь? — искоса посмотрел на меня Никифоров.
— Ага, пять дней уже без концертов, так и отвыкнуть можно. А, если серьезно то я скучаю по нашим парням и девушкам, помните как они слушали?
— Помню. Кстати, тот парень в белой рубашке похоже организатор, если хочешь записаться на исполнение, то это к нему, — поддержал меня он.
