Генка глотнул воздух и, едва дыша, произнес:
— Проглотил…
— Что проглотил?
— Гвоздь.
Это потрясающее известие было сообщено подошедшему Мише, затем подбежавшей Зине Кругловой, Киту, Бяшке. Через несколько минут все окружили Генку.
— Как же ты проглотил его? — спросил Миша.
Но Генка только разевал рот и Делал рукой движения, показывающие, как гвоздь совершает свой путь По животу.
— Может быть, ты его не проглотил? — с надеждой в голосе спросил Миша.
Генка растопырил четыре пальца и прошептал:
— Было четыре, осталось три…
— Надо его по спине ударить, — предложила Зина Круглова.
— Что ты, что ты! — закричал Бяшка. — Только хуже будет: вобьем гвоздь в кишки и больше ничего. Рвотное — вот единственное средство.
— Рвотное? — ужаснулся Кит. — Ты с ума сошел! Разве можно так просто выдирать гвоздь обратно? Он обязательно застрянет. Помню, я однажды кость проглотил…
— Подожди ты со своей костью! — перебил его Миша. — Нашел когда о кости рассказывать!..
— Нужно Генку опустить вниз головой, — предложил Сашка Губан, — потрясти за ноги, гвоздь и выскочит.
Слушая эти приятные советы, Генка только поворачивал голову то в одну, то в другую сторону.
— Вы его в земскую отведите, — посоветовал Жердяй.
— Что за земская?
— Больница земская. В соседней деревне. — Он не дойдет.
— А вы его на лошади. Попросите у председателя подводу и отвезите.
Миша с Жердяем побежали к председателю сельсовета. Через некоторое время они вернулись на подводе. Генка сидел на стуле и стонал, поминутно хватаясь то за грудь, то за живот. Ему казалось, что проглоченный гвоздь путешествует по всему телу, то вверх, то вниз, то вправо, то влево.
Генку погрузили на телегу. На ней, держа в руках вожжи, сидел художник-анархист Кондратий Степанович. Председатель сельсовета поручил ему отвезти Генку в больницу. Вместе с Генкой поехал Миша. Остальным ребятам он велел вернуться в клуб и быть осторожными: ни в коем случае не брать в рот гвоздей.
Глава 30
В БОЛЬНИЦЕ
Всю дорогу Генка стонал, корчился, хватался за живот и мотал головой. Каждое подрагивание телеги на ухабах и неровностях разбитой мостовой причиняло ему мучительную боль. Он так жалобно смотрел на Мишу, что у того разрывалось сердце от сострадания. Он боялся, что Генка сейчас умрет, и ему казалось, что Кондратий Степанович едет слишком медленно и больше занят своими рассуждениями.
— Ничего страшного в этом гвозде нет, — рассуждал Кондратий Степанович. — Переварится в желудке, и дело с концом. Обойный гвоздь это что? Ерунда! Вот я еще когда в Москве жил, оборудовали мы с приятелем Большой театр…
— Вы оборудовали Большой театр? — усомнился Миша.
— А то кто же, — невозмутимо ответил Кондратий Степанович. — Оборудовали мы Большой театр. Артисты там, дирижеры, вся, в общем, дирекция. А приятель мой возьми да и проглоти костыль. Большой такой железный костыль. Дюйма, может, два в нем. Не шутка…
— Ну и что?
— А ничего, переварился. В день две бутылки водки выпивал для лучшего сгорания, вот и переварился этот костыль. А гвоздочек что? Ерунда. И ни к какому доктору не надо ехать. Только зря людей обеспокоили.
— Жалко отвезти больного человека? — обиделся Миша.
— Больного не жалко. А тут что, ерунда!
— Зачем же вы поехали? — Власть.
— Вы же не признаете власти.
— Принуждение.
Миша вспомнил про лодку.
— Когда мы плыли на вашей лодке, то лодочник Дмитрий Петрович набросился на нас, хотел ее отнять.
— Дурак! — коротко ответил художник. — Кто дурак?
— Дмитрий Петрович. И авантюрист. — Чем же он авантюрист?
— Всё клады ищет. А этих кладов здесь давным-давно нет.
При таком сообщении Миша с изумлением воззрился на художника.
— Уж об этих кладах все позабыли, — продолжал Кондратий Степанович, — а он ищет. Сумасшедший. И Софья Павловна сумасшедшая.
— Кто это Софья Павловна?
— А та, что в помещичьем дому живет. Экономка графская.
— Вот, оказывается, кто она, — протянул Миша. — А я думал, графиня…
— Какая там графиня!.. — сказал художник и больно хлестнул лошадь кнутом.
Больница стояла на краю соседнего села. Большой деревянный дом с несколькими верандами и несколькими входами был окружен множеством подвод. На ступеньках крыльца и просто на траве сидели крестьянки. Дети всех возрастов бегали, дрались, плакали и шумели невообразимо.
Охая и корчась от боли, Генка слез с подводы и, поддерживаемый Мишей, поплелся к больнице. Не обращая внимания на возмущение длинной очереди, они вошли в кабинет.
Врач, седоватый тучный человек с взлохмаченной бородой, в пенсне с перекинутой за ухо черной ниткой, склонившись, ощупывал лежавшего на деревянном топчане человека. Самого человека не было видно, только торчали ноги в огромных сапогах. Врач повернул к мальчикам голову, строго спросил:
— Что такое?
Миша показал на Генку:
— Он гвоздь проглотил.
Генка едва втащил ноги в кабинет. Ему казалось, что все здесь — и врач и больница — только мерещится ему, а самого его уже давным-давно нет на свете.
Врач велел мужчине в сапогах встать и, выписав рецепт, отпустил. Потом из-под пенсне внимательно посмотрел на Генку:
— Когда это случилось?
— Эбе-бе-бе-кур-да-е, — только и сумел проговорить Генка.
— Час тому назад, — ответил за него Миша. — Он прибивал плакат в клубе, держал гвозди во рту и один проглотил.
— Большой гвоздь?
— Обойный.
Доктор снова посмотрел на Генку. В этом взгляде Генка прочел смертный приговор.
— Раздевайся!
Генка начал с галстука. Привычным движением одной рукой потянул конец галстука, другой рукой придержал узел. И в ту секунду, когда взялся за узел, он ощутил в своей ладони маленький холодный металлический предмет…
Неужели гвоздь?! Генка остолбенел и выпученными глазами смотрел на врача.
— Раздевайся быстрее, — сказал тот, что-то записывая в журнале.
