— Ну-ка, проваливай отсюда, малец! Кто тебя научил таким глупостям?
Прою исчез за углом, и человек спросил:
— Ребята, кто это?
— Прою, трактирщиков выродок.
Человек усмехнулся.
— Видать птичку, — сказал он. — А вы откуда, такие расфуфыренные?
— Из кругосветного путешествия, — гордо ответил Минчо.
— Ишь ты!
— Мы убежали на корабле в Египет.
— А, так это вы! Слыхал я об этом.
— Мы теперь очень знаменитые, — похвастался Минчо, — про нас писали египетские газеты.
Человек снова усмехнулся.
— А кто из вас сын Ивана Бинева?
— Я… — Любо еще больше побледнел.
— Этот… как его там, сказал тебе что-нибудь?
— Соврал, что его отца арестовали, — ответил Минчо.
— К сожалению, это правда, дружок. Полиция арестовала многих. Не волнуйся, мы освободим твоего отца, ведь он наш депутат, избранник народа. Завтра после обеда на площади перед общиной собирается митинг, будем требовать освобождения арестованных. Так что смелее, друг!
Человек весело махнул им рукой на прощанье. Ребята молча пошли дальше. Не так они представляли себе возвращение в родной город! Они думали, что их будут встречать, как героев, с полковым духовым оркестром, а вышло совсем иначе. Они хорошо знали, что это такое, когда отец арестован или выгнан с работы. В доме нет денег, накапливаются долги у лавочника и булочника, а лавочник пишет в счетах, что захочет. И если мать заикнется об этом, лавочник, сразу же закроет кредит да еще потребует немедленно уплатить старые долги. И матери не осмеливаются возражать.
На их улице не было ни души. Но ребята даже обрадовались, что их возвращение прошло незамеченным. Сейчас им было не до встреч, да и в такой момент меньше всего хотелось рассказывать о своем путешествии. Прежде чем распрощаться, Любо спросил:
— Завтра пойдем на собрание?
— Еще бы! И наберем полные карманы камней, и сделаем новые рогатки!
Любо отворил калитку и вошел во двор. Поставил чемодан и велосипед и с волнением оглядел маленький сад с цветущими хризантемами, разукрашенный веселыми белыми и розовыми воронками душистого табака, который здесь называют «граммофончиком.» Кран во дворе, как всегда, протекал и переполнял ведро, поставленное под него. Он нагнулся и жадно напился прямо из-под крана. Есть ли что- нибудь дороже и милее, чем их старый белый домик, чем всё это, знакомое до боли? Здесь он сделал свои первые неуверенные шаги, здесь прошли его первые беззаботные детские годы. Не эти ли воспоминания затуманили сейчас его взгляд? Почему вдруг его глаза наполнились слезами? Нет, он не променяет их белый домик на всех львов Африки, даже один-единственный «граммофончик», взращенный заботливыми руками матери, не отдаст за все сокровища фараонов. Он сунул в нос нежную воронку «граммофончика» (м-м-м-м!), потом пошел на задний двор посмотреть, созрели или нет крупные синие сливы. Он очень гордился этим деревом. Во всем квартале не было такой развесистой сливы, которая приносила бы такие крупные сине- фиолетовые плоды, крупнее, чем кулачок его братишки Петко. А до чего же они сладкие, когда созреют! Правда, редкая слива задерживалась на дереве до полной спелости. Любо и его приятели обрывали сливы еще зелеными. Однажды он поймал Прою, когда тот лез через забор красть сливы. Ну, и стянул с него штаны, выставил на посмешище всему кварталу. Вспомнив об этом, Любо решил, что сегодня или завтра он должен еще раз поколотить Прою. Чтобы проучить раз и навсегда!
И тут он услышал голос Петко:
— Любо!
Он поднял голову: с дерева, широко раскрыв глаза, на него смотрел его младший братишка.
— Смотри-ка! — обрадовался Любо. — Да ты никак сам взобрался на дерево, Петушок?
— Сам! Я уже вылос, — важно проговорил малыш, спустился с дерева и прыгнул прямо в объятия Любо.
— Ох, ты мой малыш…
Любо держал брата на руках, по его щекам текли слезы, и он только повторял:
— Милый Петушок, как ты вырос.
Потом поставил его на землю рядом с собой и искренне удивился:
— Да ты в самом деле вырос, уже мне по грудь!
Петко приподнялся на цыпочки, чтобы казаться еще больше.
— Батко, а мамы нет, — наконец вспомнил он. — Она в участок ушла, понесла папе поесть. Полицаи плишли и заблали его. Много фалаонов! Знаешь, как стлашно было! Один делжал два пистолета, а длугой полез на челдак. Искали какого-то человека. Лазили и под лавки. И твои тетладки выблосили из сумки.
— А ты плакал? — спросил Любо сквозь стиснутые зубы.
— Не… немножко… папаня велел не плакать, и я пелестал. А зато как его укусил!
— Укусил? Кого?
— А полицейского. Он потащил папку на улицу, а я как наблосился и — хап! — за луку. Смотли, какие у меня остлые зубы, как блитва. — И Петко открыл рот.
— Браво, Петко, ты прямо герой! — засмеялся Любо.
Петко выпятил грудь, страшно гордый похвалой брата.
— Ладно, пойдем посмотришь, что я привез.
Конечно, Петко больше всего обрадовался велосипеду.
— Эх, до чего ж холосый велосипед! Это мне?
Старший брат на мгновенье замялся.
— Да… тебе привез… в подарок. Но ты еще маленький, будешь ездить на нем через год.
— Ну нет, я уже большой, — он взобрался на велосипед, ноги его едва касались педалей.
— Ну, что я говорил, а через год как раз по тебе будет. А сейчас я покатаюсь на нем… — Петко насупился, готовый расплакаться, и Любо поспешил добавить: — Велосипед твой, никто его не тронет. Только я на нем поезжу годок, а после и близко не подойду. Ну, как?
— Ладно, только ты белеги его!
— Клянусь, поберегу!
— А что у тебя в чемодане?
— Идем в дом, там посмотришь.
В доме на него пахнуло родным запахом. Он заметил, что в каждом доме живет свой особый запах. У Минчо всегда пахло приправами, у Велосипеда — яблоками, но самый лучший, самый родной запах из всех, что он знает, — запах их дома, их комнат, сундуков, одежды. Как он истосковался по родному дому! Вот кухня с длинным лежаком вдоль стены, на котором они спали вдвоем с Петушком: их ноги соприкасались, и Петушок всегда щекотал пальчиками его ступени…
Но братишка не позволил ему долго разнеживаться, он хотел побыстрее увидеть, что привез Любо. Его черные глазки просто горели от нетерпения.
Он стал искать в карманах ключ от чемодана, и в этот момент хлопнули двери. Вошла мать. Она застыла на пороге, онемев от изумления. Милая мамочка! Она выглядела похудевшей, в ее роскошных густых каштановых волосах появились серебряные нити, которых не было раньше. Сердце мальчика сжалось от боли, как будто кто-то стиснул его рукой. Не по его ли вине появились эти белые пряди? Как же она, наверное, тревожилась после его бегства… Очень виноват перед тобой, мамочка, твой непутевый сын, прости его!
Он бросился в объятия матери. Она зарыдала, залила слезами его лицо. Любо держался из последних сил, чтобы не расплакаться, потому что сейчас, когда его отец в тюрьме, он остался единственным мужчиной в доме, а настоящие мужчины никогда не плачут…
— Вернулся, сынок мой, вернулся… — шептала мама и прижимала его к себе.
