утешение – главное было не спрашивать, откуда берутся эти факты.
Пыталась ли я понять, кем стал Шэй Борн лично для меня? Возможно. Я, конечно же, не верила, что он сын Божий, но раз уж это привлекало к нему внимание СМИ, я одобряла такую линию поведения.
– Шэй, если Джун простит вас во время завтрашней встречи, вам, возможно, не придется отдавать свое сердце. Возможно, вам станет лучше, когда вы примиритесь, и тогда мы попросим ее поговорить с губернатором от вашего лица. Не исключено, что меру пресечения изменят на пожизненное заключение…
– Если вы это сделаете, – прервал меня Шэй, – я покончу с собой.
У меня отвисла челюсть.
– Но почему?
– Потому что я больше не могу здесь находиться.
Сначала я подумала, что он имеет в виду тюрьму, но заметив, как цепко он обхватил себя руками, поняла: ему надоело заточение в собственном теле. Тогда я вспомнила отцовские слова, вспомнила о
– Давайте не будем опережать события, – уступила я. – Если вы сможете объяснить Джун Нилон, зачем вам это нужно, я, возможно, смогу объяснить это в суде.
Но Шэй внезапно погрузился в раздумья – не знаю уж, куда они его уводили.
– Увидимся завтра, Шэй, – сказала я и протянула руку, чтобы коснуться его плеча. Я просто хотела дать понять, что ухожу… И в тот же момент я очутилась на полу, а надо мной возвышался Шэй, кажется, не менее огорошенный случившимся, чем я сама.
В комнату ворвался надзиратель. Шэй рухнул ничком, и в поясницу ему уперлось колено.
– Вы в порядке? – спросил офицер, застегивая наручники у Шэя на запястьях.
– Да-да, я просто… поскользнулась, – соврала я. Я чувствовала, как на левой скуле проступает рубец, который, разумеется, не мог не заметить и надзиратель. В горле застрял комок страха. – Можно нам побеседовать еще хоть пару минут?
Я не попросила снять наручники с Шэя: не хватило смелости. Покачиваясь, я поднялась и дождалась, пока мы останемся наедине.
– Простите, – буркнул Шэй. – Простите, я не хотел. Иногда, когда меня…
– Сядьте, Шэй, – велела я.
– Я не нарочно. Я не заметил, как вы… Я думал, вы… – Он замолчал, будто подавившись словами. – Извините.
На самом деле ошибку допустила я. Человек, десять лет пробывший в одиночестве, человек, чьи телесные контакты ограничивались процедурой снятия наручников, – такой человек явно не был готов к физическим проявлениям симпатии. И невинное прикосновение он счел угрозой личному пространству, вследствие чего я и растянулась на полу.
– Это не повторится, – пообещала я.
Он яростно замотал головой.
– Нет!
– До завтра, Шэй.
– Вы на меня не злитесь?
– Нет.
– Злитесь. Я же вижу.
– Не злюсь.
– Тоща можно попросить вас об одолжении?
Знакомые адвокаты, работавшие непосредственно с заключенными, предупреждали меня: Мэг, из тебя выжмут все соки. Арестанты умоляли принести им марки, деньги и еду. Просили, что бы вы позвонили их родственникам. Это были самые умелые аферисты. И как бы вам ни было их жалко, нужно постоянно напоминать себе: они вытрясут из тебя все, что смогут, потому что ничего своего у них уже нет.
– Вы не могли бы в следующий раз напомнить мне, какие ощущения испытывает человек, когда ходит босиком по траве? Я и сам это знал, но уже забыл. – Он печально покачал головой. – Я просто хочу… Хочу узнать, каково это. Снова.
Зажав папку подмышкой, я помахала офицеру, чтобы тот выпустил меня на волю.
– До завтра, Шэй, – повторила я.
Майкл
Шэй Борн мерил узкое пространство камеры шагами. На пятом он разворачивался и двигался в противоположном направлении.
– Шэй, – сказал я, пытаясь успокоить скорее себя, чем его, – все будет хорошо.
Мы ждали, когда его переведут в комнату, где состоится встреча с Джун Нилон, и оба ужасно нервничали.
– Поговори со мной, – попросил Шэй.
– Хорошо, – согласился я. – О чем бы тебе хотелось поговорить?
– Что мне ей сказать… Что
– Скажи то, что считаешь нужным сказать. Шэй, нам всем бывает нелегко говорить.
– Да, но особенно тяжело, когда собеседник считает тебя последним говнюком.
– Иисуса это не смущало, – напомнил я. – А у них в Ниневии, знаешь ли, клубов ораторского мастерства не было. – Я открыл Библию, чтобы прочесть отрывок из Книги Исайи. – Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим…[18]
– А можно хоть раз поговорить
– Я просто привел пример, – сказал я. – Иисус сказал это, вернувшись в синагогу, где Он воспитывался. К твоему сведению, у той паствы накопилось немало вопросов. В конце концов, они росли вместе с Ним, они знали Его до того, как Он ударился в чудеса. И как Он поступил, прежде чем они успели усомниться в Нем? Он произнес слова, которые они хотели услышать. Он даровал им надежду. – Я поднял глаза на Шэя. – И ты должен сделать то же самое с Джун.
Дверь открылась, и на ярус I вошли шестеро офицеров в бронежилетах и масках.
– Не заговаривай, пока не разрешит посредник. И постарайся объяснить ей, почему это так для тебя важно! – напутствовал я его на прощанье.
В этот момент первый офицер приблизился к двери камеры.
– Отче, – сказал он, – встретимся на месте.
Я наблюдал, как Шэя ведут по ярусу, и мысленно заклинал его: «Говори от всего сердца. Чтобы она согласилась это сердце принять».
Мне уже рассказали, что будет дальше. Ему закуют запястья и лодыжки. Кандалы скрепят с цепью на талии, чтобы он передвигался внутри корпуса офицеров и не мог отойти в сторону. Его отведут в кафетерий, переоборудованный для подобных встреч. Вообще-то, разъяснял мне начальник тюрьмы, для групповых встреч с особо опасными преступниками использовались металлические кабины, привинченные к полу. Заключенных помещали в эти миниатюрные камеры, а консультанты или духовные наставники садились рядом на стулья. «Это такая групповая терапия, – не без гордости отметил Койн, – только арестант все равно остается в заключении».
Мэгги пыталась добиться очной ставки, но получила отказ. Тогда она стала узнавать, можно ли говорить через стекло, но нас было слишком много – не следовало забывать о посреднике и самой Джун. По крайней мере, таков был официальный ответ администратора (хотя я своими глазами видел, как на свидания с арестантами в эти бесконтактные кабинки набивалось по десять родственников). Хотя мы с Мэгги понимали, что искренний разговор, когда один из участников закован с ног до головы, как Ганнибал
