– Почему ты меня не разбудила? – спросил Дима, сел, поймал ее руку.
– Ты так хорошо спал, – она мягко высвободила кисть, – наверное, ты не выспался, глаза у тебя красные. Все, теперь вставай. Пора завтракать и ехать. Я спускаюсь, жду тебя в ресторане.
На полу у кровати стояла ее открытая сумка, в ней уже лежал ноутбук, из бокового кармана торчала всклокоченная плюшевая голова медвежонка.
Глава девятнадцатая
Поздней ночью Михаила Владимировича из госпиталя повезли в Кремль, на внеочередное закрытое совещание Политбюро, посвященное состоянию здоровья товарища Ленина. Эти ночные посиделки были похожи на сходку заговорщиков, проводились в узком кругу, в тайне от самого Ленина. Присутствовали Троцкий, Сталин, Бухарин, Рыков, Зиновьев с Каменевым. Никаких секретарей не звали, протоколов не вели. Из врачей пригласили только Семашко, Тюльпанова и Свешникова.
Тюльпанов докладывал.
– В настоящий момент состояние Владимира Ильича можно счесть удовлетворительным. Впрочем, само по себе течение болезни столь неопределенно, волнообразно, что строить какие-либо прогнозы мне кажется невозможным. Зловещую роль в развитии заболевания, безусловно, играет вражеская пуля, и я осмелюсь предположить, что именно ранение тут возымело роковое значение, так сказать, послужило пусковым механизмом недуга. Пуля, застрявшая в глубоких слоях кожи над правой ключицей, способна давить, прижимать одну или даже несколько артерий, тем самым ограничивая приток крови и кислорода к мозгу.
Михаил Владимирович с интересом наблюдал за лицами вождей. О том, что нет никаких пуль, из присутствующих вроде бы не знал никто, кроме Тюльпанова и Семашко. Но именно эти двое убежденно настаивали, что главная причина недомоганий товарища Ленина – последствия ранений и пули, оставшиеся в теле. Все с ними охотно соглашались.
Троцкий заметил, что до покушения Ленин всегда был крепышом, его здоровье казалось одним из несокрушимых устоев революции. Бухарин, золотое дитя революции, принялся вспоминать тот роковой вечер тридцатого августа восемнадцатого года и как он уговаривал Ильича не выезжать из Кремля.
– Он был бы здоров сейчас, если бы тогда, три года назад, послушал меня и остался дома. Здоров и полон сил, – последнюю фразу Бухарин повторил трижды, страстно стукая себя кулаком по коленке.
Каменев язвительно заметил, что, зная ослиное упрямство Старика, лучшего способа отправить его на завод Михельсона под пули Каплан просто не придумаешь. Если уговаривать не ехать, так он обязательно нарочно поедет.
Бухарин горячо залопотал что-то в свое оправдание.
– А, Бухарчик, теперь понятно, кто тайный организатор злодейского покушения на товарища Ленина, – с лукавой улыбкой произнес Сталин и погрозил Бухарину пальцем.
Коба сидел довольно близко, и профессор заметил, как он по давней своей привычке быстро, нервно покрывает клочок бумаги закорючками. Все те же перевернутые скрипичные ключи, носатые мужские профили, буквы «ТФ» и много раз, мелко, крупно, слово «Учитель».
– Коба, перестань, надоели твои шуточки, – золотое дитя сморщилось, зевнуло и обратилось к Тюльпанову. – Николай Петрович, я все-таки не понимаю, если эти пули приносят такой вред, почему же вы их сразу не удалили?
На клочке бумаги под карандашом Сталина возникла виселица и болтающаяся в петле комичная фигурка.
Тюльпанов принялся объяснять, что сразу после ранения Владимир Ильич ослаб из-за потери крови и операция по удалению пуль могла бы стать дополнительной травмой.
Он говорил долго, туманно, приводил какие-то примеры из своей военной практики. Семашко иногда поддакивал ему, остальные слушали плохо, зевали, шептались. Час был поздний, всем хотелось спать. Михаил Владимирович тоже почти задремал, когда рядом прозвучал тихий, вкрадчивый голос Сталина:
– Почему молчит профессор Свешников?
Михаил Владимирович повернул голову и встретил прищуренный взгляд. Усатое лицо было совсем близко, но смутно просвечивало сквозь дым трубки.
«Знает! – подумал профессор. – Конечно, знает. Он в ту пору близко дружил с покойным Свердловым, главным творцом и организатором инсценировки».
– Я молчу, потому что свою точку зрения уже не раз излагал Владимиру Ильичу лично и всем присутствующим, – спокойно ответил он Сталину и помахал рукой, разгоняя дым.
– Про пули вы никогда ничего не говорили, все доктора именно о них говорят, а вы нет. Почему вы избегаете этой темы? – Сталин выпустил очередной клуб дыма в лицо профессору.
– Пули совершенно ни при чем, – быстро произнес Михаил Владимирович и закашлялся, – никаких артерий они перекрывать не могут.
– Ну, а отравление свинцом? – спросил Рыков.
– Ядовиты пары свинца. Пуля, застрявшая в мягких тканях, капсулируется и паров не выделяет.
– Ядовитые пары, ядовитые пули, – пробормотал Семашко, и мягкая мечтательная улыбка скользнула по его губам.
– Американские индейцы смазывают стрелы ядом кураре, – вспомнил Бухарин и оглядел присутствующих своими детскими голубыми глазами, – я читал, смерть наступает мгновенно, одной маленькой стрелкой слона можно уложить.
– Разве в прерии водятся слоны? – спросил Зиновьев.
– Индейцы охотятся на сайгаков и бизонов, – авторитетно объяснил Троцкий.
– Звучит красиво – кураре, – сказал Семашко и опять улыбнулся.
– Может, Старика на Кавказ отправить? – предложил Зиновьев.
– Не согласится, – вздохнул Бухарин, – там Инесса умерла. Старик любил Инессу и смерть ее переживал страшно тяжело. Так что Кавказ для него связан с огромной трагедией. Он не поедет.
– Бухарчик, такое только в твою романтическую голову могло прийти, – Сталин весело рассмеялся и опять обратился к Михаилу Владимировичу. – А вы что скажете, господин Свешников? Как вам идея отправить товарища Ленина на курорт?
– Идея не плоха, отдых Владимиру Ильичу нужен. Но далеко от Москвы он не уедет, даже в Горках он чувствует себя оторванным от государственных дел, это его угнетает, нервирует и дурно сказывается на здоровье. К тому же Надежде Константиновне климат Черноморского побережья противопоказан.
– Что же, что делать? – с легким раздражением в голосе спросил Рыков. – Пули вытаскивать не нужно, на Кавказ он не поедет, отдых в Горках не помогает.
Вопрос был обращен к Свешникову, но Семашко не дал ему раскрыть рта, встал, поднял руку, требуя внимания, заговорил громким официальным голосом:
– Товарищи, у нас есть определенный план обследования и лечения Владимира Ильича. Пулю удалим непременно, одну во всяком случае, ту, которая над ключицей, но не сейчас. Надо еще понаблюдать. Далее, я считаю необходимым взять на анализ спинномозговую жидкость.
– Зачем? – тревожно спросил Бухарин. – Такой анализ делают, если подозревают сифилис.
Когда прозвучало это слово, Троцкий хихикнул, как подросток. Зиновьев и Каменев синхронно подняли брови и брезгливо скривились. Сталин нежно, двумя пальцами, подкрутил кончик уса.
– Анализ спинномозговой жидкости необходим в диагностических целях при множестве заболеваний, прежде всего нервной системы, – принялся объяснять Семашко, – мы не сумеем понять характер недуга Владимира Ильича без полного, всестороннего обследования.
– Специфический характер недуга тоже нельзя исключать, – вкрадчиво добавил Тюльпанов.
«Что за странные заявления? – удивился Михаил Владимирович. – Почему вдруг так осмелел товарищ Тюльпанов? Это совсем не в его нынешнем стиле».
– Если я правильно понял, под специфическим характером вы разумеете сифилис? – уточнил Зиновьев.
– Я только хочу сказать, что обследование должно быть всесторонним, сложный комплекс симптомов не позволяет нам игнорировать вероятность и lues cerebri тоже, – Тюльпанов сгорбился, вжал голову в плечи.
