Ещё минутку, попросила она непонятно кого. Всего лишь минутку… подумать, понять… включиться, настроиться…

* * *

Она – в электричке. Стоит, сесть негде. Жарко, тесно, потно. В ногах – куча сумок, в голове – мерзость. Она пытается анализировать эту мерзость, но получается не очень. Эфемерная Вика, разговор на отчаянном мажоре, когда слова приходят быстрее мыслей, – всё отодвинуто. В центре мира – отражение в зеркале. Никак его не разбить, не растворить, не затянуть шторой.

Спроси Ольгу сейчас: что чувствуешь? Она ответит: «Чувствую себя лошадью, обтекающей по зеркалу», – хотя, что эта белиберда означает, не смогла бы объяснить…

А вот и дача. Мальчики – шесть лет плюс три. Свёкор со свекровью. Крошечный одноэтажный домик без чердака, состоящий только из комнаты и веранды; в комнате – она с детьми, бабушка с дедушкой – за стеной. Это ужас, это страшно. Выпрыгнуть некуда. Отношения с родителями мужа сложные, не зря молодая семья переехала когда-то из Питера в Постно. Дни тянутся, как каторга. Где покажут, там копай, что скажут, то и делай. Она суетится, носится по участку: с детьми, с обедом, с тарелками, с лопатой в огороде, со стиркой, а муж… Муж, о котором сказали, что он где-то с кем-то спит, далеко.

Обидно.

Даже покурить нормально нет возможности, бабушка с дедушкой этого не любят. И при детях нельзя. Она берёт таз с бельём, идёт на ручей полоскать, там и курит втихаря.

И всё это время в мозгу крутится мельница, перемалывая произошедшее. Сомнения, как опухоль, дают метастазы…

Самый важный, самый тяжёлый момент – когда в выходные приезжает муж. И сразу зовёт прогуляться! Она пугается. Не знает, чего ждать. Позвонила ему та женщина или нет? О чём будет разговор? Если вдруг он скажет: «Мы с Викой обсудили ситуацию и решили так-то и так-то», – что с этим делать? Бежать, взяв детей в охапку… но как им всё объяснять?

Это её лучшая театральная роль за всю жизнь. Что там разговор с гипотетической любовницей мужа! Ты прогуляйся потом с ним по садоводству – это да… А он весёлый, хохмит, говорит о пустяках и ни слова о главном. То ли актёр, блин, такой, то ли и вправду – ни сном, ни духом.

Вот и думай…

* * *

Она очнулась.

Не сразу сообразила, где она и что. Если верить настенным часам, прошло, дай Бог, секунд десять. А то и – секунда.

Увиденные сценки были настолько реальны, словно всё это уже случилось. Галлюцинация? Фокусы подсознания, вышедшего из-под контроля? Отмахнуться и забыть? Но что, если… что, если – так оно и будет…

Кроме того, были ведь и другие видения – после электрички и дачи, после прогулки по садоводству! Отрывочные картинки будущего вихрем пронеслись перед глазами, прежде чем Ольгино сознание окончательно вернулось в квартиру, и показывали они почему-то дни рождения, поджидающие Ольгу впереди.

Как на праздновании тридцати трёх лет она грохается в обморок, едва муж заканчивает тост…

Как на сорок два ей звонит некий Юрий Михайлович, трусливое и завистливое ничтожество, называет её старухой, и она с тоской осознаёт, что в сорок два и впрямь можно быть старухой…

Как она празднует пятидесятилетие; а для женщины, оказывается, настоящий подвиг – отмечать эту дату, – из пяти её подруг на свой полтинник одна сваливает в Таиланд, вторая – на Байкал, третья с четвёртой забиваются по квартирам и неделю не отвечают на звонки, а пятая ложится на обследование; однако Ольга, вопреки всему и всем, закатывает пир с десятками гостей, и девчонки говорят ей спасибо…

Что это всё было?

Она со скрипом встала и взялась за телефон, стараясь не смотреть на зеркало. Выросшая там гадость уже не походила ни на нарыв, ни на каплю, скорее, на распускающуюся почку, давшую побеги. Черные стебельки тянулись к Ольге.

Пора было решаться.

* * *

…Ситуация с Сашкой у нас не совсем стандартная, думала она, снимая телефонную трубку. Мы не привязаны друг к другу ни материально, ни местом жительства. Обоим есть где жить. Связывают нас только дети. Для России такое – редкость, здесь люди, живущие совместно, мучаются и не расходятся потому, что уходить некуда. Если б мы с Сашкой были загнаны в коммунальный угол, то неизвестно, как бы я сейчас себя вела…

…Когда веришь и доверяешь мужчине, тогда и живешь с ним, думала она, прикладывая трубку к уху. А не веришь – не будь дурой, уходи, пока от тебя не ушли и не обвинили, что ты совсем крэйзи. Самое поганое в моей ситуации – быть брошенной. Если учесть, что на мне двое детей и не очень-то благополучные собственные родители, – страшновато…

…Несколько лет Сашка обретается бок о бок с моими родителями, думала она, поднося палец к диску с цифрами. Ясно, что для него – не самые сладкие года. А ещё работа в Питере, каждодневные мотания туда-сюда. Вполне может заявить, что сошёлся с другой женщиной. Пойму ли я его? Наверное, пойму. Единственная проблема – что сказать мальчишкам…

Палец, коснувшийся диска, застыл.

Я что, уже не ревную? – удивилась она. Вроде нет… Но почему? Может, потому, что мы с ним абсолютно на равных, и, если он так поступит, это его выбор? Или потому, что у меня куча реальных забот по дому плюс безумная работа?.. Всё равно непонятно. Другим обманутым жёнам заботы ничуть не мешают ревновать, закатывать истерики и скандалы.

В таком случае люблю ли я своего мужа?

Ну и вопросик…

Какой там у него на кафедре номер? Хватит рефлексий, пришло время объясниться… До чего же не хочется. Все эти выяснения отношений, все эти откровенные разговоры рождают только новые сомнения – вместо того, чтобы унять старые…

А ведь такого развития событий Вика ожидала, внезапно вспомнила Ольга. Мало того, даже подталкивала меня, чтобы я позвонила Сашке!

Она бросила трубку на рычаг. Брезгливо отдёрнулась от телефона.

Не буду!

Захочет – сам скажет. А не скажет – значит, нет предмета для разговора, значит, и думать не о чем. А спросит, почему, дескать, промолчала, что Вика звонила, отвечу: «Она ничего не просила тебе передать».

Решено.

Лучший выход – сидеть на попе ровно. Молчать, сколько будет молчаться: год, пять лет, десять, двадцать. Забыть…

Может, разбить телефон, чтобы не было соблазна?

Фу, как пошло. Справлюсь, уже справилась. Именно молчать. А то знаю я его, подумала Ольга с нежностью. Если не виноват – взбесится и наломает дров…

Она вытрясла сумочку на пол, нашла маркер, просунула руку сквозь живой строй то ли ростков, то ли щупалец и размашисто написала – прямо на зеркале:

«Сашка, решай сам!»

* * *

Вот сейчас, сейчас…

Кишка, созданная стоящими под углом зеркалами, пришла в движение. Что-то происходило. Мучительный спазм сотряс гладкую мускулатуру зазеркалья. Вика подалась вперёд, готовясь впитать трофей, завоёванный по праву, и всё же закричала от неожиданности, когда тьма рванулась в комнату.

Словно водой ледяной плеснули из ведра.

Она свалилась с табурета. На несколько мгновений ослепла. Не видела, как взорвалось хрустальное блюдо, накрывавшее телефонную трубку, как унесло с телефона туристический котелок. Зеркала с силой раздвинуло – распахнуло, как книгу, – от удара о стену одно разбилось и осыпалось, другое уцелело.

В уцелевшее Вика и посмотрела, когда смогла посмотреть. Седые космы, беззубый рот. Лицо, как печёная картошка. Не веря глазам, она ощупала себя трясущимися руками…

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату