жизни, а телевизоры есть. И у обитателей мировой пустыни возникает вопрос: почему у них есть работа, жизнь, будущее, а у меня – только горячий песок под ногами? Я тоже хочу! И они идут. Эта волна исхода уже хлынула, за ней рождаются, вскипают новые, и их не остановить. Все снова позакрывали границы, уже стреляют, везде бунты иммигрантов, легальных и нелегальных, – а люди всё прибывают. И больше всего их рождается именно там, где нельзя жить и нельзя ничему научиться, кроме ритуальных танцев и заклинаний дождя. И вот уже волны новых варваров затопляют мир. Но они – люди. И разве они виноваты в своем рождении, в своей судьбе? Они хотят жить, они восстают против несправедливости – их убивают. Что будет дальше? То, что уже было в истории. Тьмы, и тьмы, и тьмы варваров в конце концов возьмут и разрушат этот чудный новый Рим. Какой уже там по счету? И отбросят мир как раз настолько, что включится природный регулятор, и какая-нибудь новая чума, с которой уже некому будет бороться, доведет численность населения до разумного уровня четырнадцатого века. Так же мало заботясь о справедливости, как и в тот раз.
– То есть сейчас тринадцатый век и канун чумы? И что вы предлагаете?
– Диспансеризацию. Для тринадцатых веков профилактика намного полезнее крестовых походов. К счастью, отличие нашего тринадцатого века от прошлого в том, что сейчас достаточно людей, которые видят перспективу. Профилактика насущно необходима, и она будет проведена. Сейчас идет процесс подготовки. Комплексный, по всем направлениям. И у вас, и у нас, и в Азии, кстати, тоже. Вы здесь по гранту правительства? Ну, вот видите.
– Д-да… Но при чем же тут мы? Мы как раз защищаем многообразие мира, разнообразие культур. И при чем здесь остров с тремя тысячами жителей – кому и чем они угрожают?
– Никому и ничем. Но, возможно, кое-что угрожает им. Видите ли, Юрий Филиппович, разработка таких средств, как уже говорилось, – дело довольно сложное в плане собственно генной инженерии. И многое зависит от качества материала. А этот остров долго был изолирован, здесь остались чистые линии, это очень большая редкость. Им просто цены нет. Они крайне нужны и для создания новых средств, и для проверки действия уже созданных… Кстати, а где этот ваш Туй? Всё по гостям ходит? Он что, за тех, кого ведет, не отвечает?
– Как отвечать за похитителей кавы? Даже с его авторитетом…
– Угу. А что значит, что «столбовой Туй» это уже Маклай?
– Вы запомнили? Да… Это тоже прецедент. Исторический Туй рубил дерево – может быть, тем самым канонизированным топором – оно упало на него и сильно разбило голову. Началось нагноение, оно прогрессировало, в общем, он погибал, но Николай Николаевич его выходил. А по местным обычаям, когда человек так много делал для другого, они менялись именами.
– А при чем тут столб?
– Ну, это просто игра слов. Русское «столбовой» ведь не от столбов, а от столбцов – свитков родословных, а здесь получается как бы в прямом смысле. По истечении первого выборного срока избранный Туй должен срубить дерево. Поскольку толстых деревьев мало, порубка дорогая, и обычно рубится столб, но обязательно так, чтобы он упал этому Тую на голову. И, если он выживет, то становится уже пожизненным Маклаем и всех лечит.
– А если не выживет?
– Значит, отозван, и назначаются перевыборы.
– Но как же он Туй при живом отце? Разве может быть не один Туй?
– Нет, здесь может быть только один Туй. Его отец отказался рубить себе на голову и был… его… как это по-русски – лишили именного достоинства?
– «Растуячили» – это вполне по-русски…
– Тише!.. Слышите – наверху? К нам идут.
– Где?.. А, да… О! Веревочка. Это, надо понимать, приглашение?..
– Да. Похоже, праздник начинается.
– Давайте-ка вы лезьте первый, а я за вами.
– Хорошо, полез… Вы не беспокойтесь, Виктор Геннадьевич, никаких эксцессов не будет, нас просто проводят… Вот, всё в порядке, я вылез, меня связывают. Вылезайте, Виктор Геннадьевич, отсидеться не удастся.
– Сейчас, сейчас… Кто отсиживается?
– Ну, к дереву пристегнули, это понятно, но для чего они нас еще так странно связали? Хотя, вообще-то, так даже удобнее, локти не за спиной, а к коленям. Чтобы сидели вот так, головой в ладони, и смотрели на эти ночные танцы вокруг костров и вокруг нас, да?
– Традиция. Фигурку паре помните? Вот и у нас сейчас такая поза.
– А что это там за химера с клювом?
– Здесь почитали птиц, и возник культ птицечеловека, но при этом разоряли гнездовья, охотились, и все птицы улетели. Остались только куры – и культ.
– А тот паяц с кошачьей головой?
– Это личина верховного бога Макемаке, напоминающая, кстати, лицо-маску ягуара у ольмеков, хотя на острове нет и никогда не было диких кошек… А мотив раскраски, видите, напоминает паре. Что не радует…
– И на шее – смотрите! – эта паре нашего… Почему не радует?
– Такой убор надевают, когда обряд совершается над плохим человеком.
– Какой обряд?
– Вы еще не поняли? Заметьте: мы в той же позе, что и паре у него на шее.
– В позе… смерти?
– Пайна – это праздник поминовения. Но обычно уже есть умерший.
– Так, вроде, рановато. Мы еще в некотором роде живы.
– Это меня и смущает. Так не должно быть. Правда, я здесь несколько лет не был, может быть, теперь уже репетируют, типа праймериз… И все-таки это странно.
– А теперь, знаток ритуала, скажите, как мы его нарушим.
– Это не принято.
– Знаете, когда я развяжусь, первым об этом пожалеете вы… Сети зачем?
– Это тахутаху, колдуны, они идут ловить наши души – спасать от акуаку.
– Ну конечно, как я мог забыть! Акуаку, местный злой дух…
– Не один, их много. Это демоны. Души умерших, не нашедшие успокоения и оставшиеся в этом мире. Есть персональные, есть… эти… ну– regional…
– Участковые?
– Да-да, как те древние гении места, как домовые, лешие, водяные. Они бывают мужские и женские, добрые и злые…
– А здешний участковый – как, ничего?
– В Зоне? Вы знаете, здешний – неопределенный. Он может быть и злым и добрым, в зависимости от обстоятельств и от человека. Его и зовут Ха-керекере – «Темный ветер»… Ой, смотрите, какая пластика! Даже по движениям видно, что у них большой опыт уловления душ.
– Ну тогда я спокоен. А когда?.. Как-то о нас забыли.
– Петух еще не кричал.
– То есть на рассвете? Или здесь и петухи тоже…
– Д-да. Сначала кто-то из близких поминаемого должен залезть в ту высокую куклу – это и есть паина – с петухом в руке, прокричать из нее добрые слова об ушедшем и укусить петуха за гребень. Крик петуха символизирует смерть.
– Ага. Вот такой у них рассвет, да? Так, а кто у нас близкий?
– Я полагаю, нам будет предложено выбрать, кто из нас полезет в паину…
– Ну ясно. А поскольку я церемониала не знаю…
– Я вам всё рассказал. Кричать об ушедшем можно на любом языке.
– Так что, будем жребий бросать, кому лезть?
– Жребий не нужен. Сталкер не может вернуться один.
– Совесть замучает?
