внимание Лубянки: в Пльзень был командирован Райхман, который вошел в контакт с гражданским губернатором города и рекомендовал ему пожаловаться на интриги антикоммунистического подполья в G-2 — американскую военную разведку, что и было сделано. В результате Лисовский был отозван «лондонскими поляками». Лисовский же указал Алексею Щербатову на Райхмана как на непосредственного организатора катынских расстрелов.
К сожалению, я лишен возможности подтвердить информацию А. П. Щербатова (у меня нет оснований не доверять ему, но ведь это данные все-таки из вторых рук, и отдельные неточности, особенно за давностью лет, не исключены), но выглядит описанная им ситуация весьма правдоподобно».
В день выхода газеты с материалом «Вокруг Катыни» я привез Райхману свежеотпечатанный номер. Леонид Федорович внимательнейшим образом прочел публикацию, в целом, кажется, остался удовлетворен. Засомневался вдруг по поводу медали «За отвагу» — дескать, нежелательное совпадение, как раз апрель сорокового. Стал даже изучать наградной Указ, ксерокс которого у меня был при себе: «Здесь нет Райхмана!»
Новые аргументы против Чапского и «Московских новостей»:
а) никаких иностранцев отродясь не бывало в здании НКВД;
б) вспомнил о существовании катынской разведшколы абвера (тот самый «Сатурн», который «почти не виден») — ведь расстреливать поляков должны были спецчасти:
в) как читал, с каким выражением лица — какое это имеет значение, если отсутствовал сам факт встречи? («Пена!»)
г) выражение «ликвидация лагерей» можно понимать двояко (это довод, можно сказать, излюбленный, слышал его от сторонников советской версии неоднократно).
Умер Леонид Федорович Райхман 10 марта 1990 года в Москве.
Георгий Сергеевич Жуков начинал свою службу в «органах» в Смоленске. Впервые услышав об этом от Райхмана, я решил, что это тот самый начальник следственного отделения смоленского УНКВД, который в ноябре 1939 года был осужден выездной сессией военного трибунала Калининского военного округа на 3 года условно за упущения по службе (упущения состояли в том, что дела расстрелянных решением «троек» были плохо оформлены, нередко отсутствовали даже обвинительные заключения). Помню, я еще подивился мрачной иронии судьбы: подельника Жукова следователя Васильева защищал на этом процессе не кто иной, как адвокат Б. Г. Меньшагин, чье имя было впоследствии использовано комиссией Бурденко и из чьих воспоминаний я и почерпнул этот факт. Так я и написал в «Литгазете», впрочем, с оговоркой, что инициалы второго Жукова утрачены.
Вскоре пришло письмо от читателя Б. М. Гзовского из Минска. Он сообщил мне, что в смоленском УНКВД было не то двое, не то даже трое братьев Жуковых. Гзовский, состоявший в спортобществе «Динамо», играл в волейбол на одной площадке с ними. Позже эту информацию подтвердил мне смоленский историк Л. В. Котов: начальника следственного отдела звали Николай Сергеевич, он был средний брат и в 1940 году осужден повторно на 6 лет.
Ну а затем в «Известиях ЦК КПСС» (1989, № 11) я прочел следующее:
Всего вероятнее, по этому же транспортному делу арестованы в 1937 году заведующий промышленно-транспортным отделом Смоленского обкома ВКП(б) И. В. Стремоусов и его жена зав. секретариатом председателя облисполкома Н. И. Автухова, осужденные по статье 58–10 УК РСФСР на 10 лет лагерей без права переписки и реабилитированные (посмертно) в 1957 году за отсутствием состава преступления. Об этом написал мне их сын В. И. Стремоусов, ныне живущий в Волгограде. Следствие, по его сведениям, вел лейтенант (ГБ?) Жуков.
Во 2-м управлении ГУГБ НКВД Г. С. Жуков возглавлял отдел Центральной и Восточной Европы, следовательно, и Польши. Разъяснение Л. Ф. Райхмана, что сам Жуков, а тем более по польским делам, ему не подчинялся, звучит, по-моему, неубедительно: ведь мы уже знаем, что и Леонид Федорович Польшей, мягко говоря, интересовался.
По словам Райхмана, именно Жуков сразу после опубликования немецкого сообщения о Катыни первым вспомнил о существовании Гнездовского могильника и, таким образом, является автором первоначальной, явно абсурдной версии, опубликованной в «Правде» двумя днями позже и никогда больше не повторявшейся:
Обращает на себя внимание ошибка в названии деревни: правильно не «Гнездовая», а «Гнездово» — признак того. что отповедь сочинялась наспех.
Карьера генерал-лейтенанта Жукова оборвалась внезапно и нелепо. Райхман рассказал мне, что в разговоре с Хрущевым он имел неосторожность нелестно отозваться о Ванде Василевской, за что и был переведен в Новосибирск на под-полковничью должность. Б. М. Гзовский пишет, что встретил одного из братьев Жуковых в Новосибирске в 1943 году. Тот был в генеральских погонах и прогуливал дога, выглядел вальяжно. Кто-то из знакомых сказал Гзовскому, что это начальник СибЛАГа. Знакомый ошибся: он был начальником отдела новосибирского УНКВД — кстати, по делам о военнопленных и интернированных.
О новосибирском периоде службы Жукова немало интересного поведал мне общественный корреспондент «Известий» Анатолий Михайлович Третьяков, друживший с его сыном Владимиром, впоследствии журналистом-международником. Помимо прочего, Третьяков дал наводку, до сих пор мною не отработанную: в конце 40-х годов в гости к Г. С. Жукову приезжал некий судмедэксперт подполковник медслужбы Казанцев, вроде бы принимавший участие в эксгумации катынских трупов. На осторожный вопрос Третьякова, кто же в действительности расстрелял поляков, изрядно выпивший Казанцев сделал строгое лицо и ответил, тщательно выговаривая каждое слово:
Закончил свои дни Георгий Сергеевич в середине 70-х годов в должности директора столичной гостиницы «Турист». На этот ответственный пост он был назначен в 1956 году в преддверии Всемирного фестиваля молодежи: она, прогрессивная иностранная молодежь, проживала ведь именно в «Туристе». В этом качестве Жукова хорошо знал мой коллега и сослуживец по «Литгазете» Анатолий Захарович Рубинов, сообщивший мне. что в Ленинской библиотеке имеется несколько брошюр по теории гостиничного хозяйства, принадлежащих перу Георгия Сергеевича.
Что касается Федотова Петра Васильевича (а не П.Ф., как указывает Ежевский), то он в 1940 году имел звание комиссар ГБ 3-го ранга и возглавлял 2-е управление ГУГБ, то-есть контрразведку; уже известным нам Указом от апреля 1940 года награжден орденом «Знак Почета». Постановлением Совмина от 7.9. 1946 Петр Васильевич был назначен заместителем министра госбезопасности СССР, а с преобразованием МГБ в КГБ стал начальником все того же 2-го, но теперь уже Главного управления. Интересную информацию о его деятельности и особенно методах можно почерпнуть из того же номера «Известий ЦК»:
