Катынский лабиринт

на 50 метров, обнесенный металлической сеткой. Директор «Техсложбытприбора» И. Б. Черняк сказал, что это кладбище поляков-военнопленных, которых в годы войны здесь было очень много, рассказывал, как они погибали от голода и болезней. Мысль об этих людях с тех пор не покидала меня». Дильбар Калимовна приводит свидетельства и других местных жителей, подтвердивших рассказ И. Б. Черняка. «Всегда готова помочь в дальнейших поисках», — заканчивает она свое письмо.

Массовое захоронение поляков в Архангельской области указывает Б. П. Заморов (Архангельск).

Где-то на берегу Енисея, в Красноярском крае, погребены жертвы трагедии, о которой рассказал мне Г. С. Шайдуллин из Днестровска Молдавской ССР. «Во время войны я плавал матросом на пароходах «Багратион» и «Маяковский» по Енисею. Однажды мы причалили к стоящей у берега полузатопленной барже типа «Карская». Она стояла недалеко от дебаркадера пристани Придивная — это в 100–110 километрах от Красноярска вниз. Из затопленных трюмов несло трупным запахом». Из рассказов очевидцев, пишет далее Г. С. Шайдуллин, выяснилось: в трюмах баржи везли польских военнопленных. На мелководье баржа получила пробоину и стала тонуть. Люди бросились к единственному незадраенному люку. но охрана встретила их выстрелами. «Последний путь к спасению был завален трупами. Спаслось около 20 человек. Утопленников вывозили ночами, хоронили в траншеях и засаживали деревьями. Обо всем этом тогда рассказывалось шепотом. Боялись».

30 июля 1941 года в Лондоне было подписано соглашение между СССР и Польшей о восстановлении дипломатических отношений, 14 сентября — военное соглашение. На территории Советского Союза началось формирование польской армии под командованием генерала Владислава Андерса. Польским военнопленным была объявлена амнистия. Освобожденные из лагерей и тюрем, они отправились на сборные пункты. Эти изнуренные голодные люди обращали на себя внимание, а ведь и из советских граждан мало кто в то время не терпел лишений.

Штаб Андерса располагался в поселке Колтубанка Бузулукского района Чкаловской (ныне Оренбургской) области. Об условиях, в которых жили там польские военнослужащие, рассказывает Евгений Федорович Зарубин из Куйбышева:

«Если наши формируемые войска рыли для себя землянки, то поляки продолжали жить в палатках. Это им дорого стоило в морозную зиму 1941/42 года. их очень много померзло. Единственным их объектом строительства был костел. Там они отпевали своих умерших. Больно писать, но памятника на месте захоронения до настоящего времени нет. хотя я неоднократно ставил этот вопрос перед соответствующими товарищами в креслах». Евгений Федорович часто посещает кладбище в Колтубанке — там покоятся его родители — и берется совершенно точно указать место, где похоронены солдаты и офицеры армии Андерса.

Депортации польского населения продолжались и после войны. Леонид Михайлович Охлопков в конце 40-х годов в качестве молодого офицера войск НКВД вывозил из Белоруссии на алданские золотые прииски бывших солдат армии Андерса и членов их семей. Да, есть и такой эпизод в истории советско-польских отношений: 4520 «андерсовцев», прибывших по репатриации из Англии, были превращены советскими властями в спецпоселенцев, 74 человека интернированы с территории Польши в 1944–1945 гг. (данные кандидата исторических наук В. Земскова).

Когда я попросил Л. М. Охлопкова назвать свою часть, выяснилось, что это тот самый 136-й конвойный батальон. переформированный в 252-й полк, архив которого я изучил до тонкостей. После войны полк дислоцировался опять в Смоленске, командовал им все тот же полковник Репринцев. Бывал Леонид Михайлович и на спецдаче в Козьих Горах, где под большим секретом слышал о катынской трагедии, причем определенно было сказано, что «расстреливали наши».

«И еще, — продолжает Охлопков. — На всякий случай. В 1944 году я учился в Саратовском пограничном училище. В октябре курсантов этого училища внезапно отправили на Кавказ для усиления охраны советско-турецкой границы. Цель операции держалась в секрете, но слухи все же просочились: оперативные войска НКВД (были тогда такие) в начале ноября будут выселять тюрков и курдов.

Моя погранзастава стояла на уровне 4000 метров (на стыке Армении. Грузии и Турции), в ночное время были отчетливо видны бесконечные горные серпантины, освещенные фарами автомобилей, — «оперативники» вывозили людей.

Только недавно мне стало ясно, что «тюрки» — это турки-месхетинцы».

Глава 3. МОСКВА, ЛУБЯНКА

Поиски пропавших без вести польских офицеров начались сразу же по установлении дипломатических отношений между правительствами Сталина и Сикорского. Переговоры с чинами НКВД вел от имени Андерса бывший узник Старобельского лагеря Юзеф Чапский. Отчет ротмистра Чапского в свое время был опубликован мною в «Литературной газете». Этот текст, включавший также ответы на мои вопросы одного из главных действующих лиц отчета Л. Ф. Райхмана, вызвал обширную читательскую почту, и теперь у меня есть возможность дополнить свою публикацию новыми подробностями. Одновременно восстанавливаю купюры, сделанные из экономии места.

«Формирование польской армии в СССР, — пишет Чапский, — началось в сентябре 1941 года в Татищеве около Саратова, а также в Тоцке на железнодорожной линии Куйбышев Чкалов. В летний лагерь в Тоцке прибывали ежедневно сотни людей… Мы создали что-то вроде информационного бюро. Я выполнял задание, которое заключалось в подробном опросе каждого прибывшего. Поочередно все прибывшие из Воркуты, Магадана, Камчатки или Караганды рассказывали о себе, и все говорили о двух вещах: разыскивали следы своих вывезенных семей и сообщали целые списки коллег, находящихся еще в лагерях и еще не освобожденных. С первой минуты я стал спрашивать каждого из них. не работал ли он с кем-либо из наших товарищей из Старобельска, Козельска и Осташкова. Мы все еще верили, что наши коллеги оттуда вот-вот прибудут… Но не только никто из них не приезжал, а и вестей от них не было никаких, и о судьбах их мы не знали ничего, если не считать противоречивых сообщений из вторых рук…

С момента, когда генерал Андерс начал организовывать армию, он упорно домогался у советских властей сведений о пропавших, но в ответ получал все те же вежливые и туманные обещания. Сообщения обо всех поступавших к нам сведениях, касавшихся пропавших, мы направляли командующему армией и в посольство в Куйбышеве…

Мы ожидали наших коллег со дня на день, дополняя и расширяя список пропавших. Прошел месяц, никто из прежних узников Старобельска, Козельска и Осташкова не приезжал. К моменту приезда главнокомандующего в Москву в декабре у нас уже был список, превышающий 4500 фамилий, который генерал Андерс и привез в Москву…

В начале января 1942 года я был направлен генералом Андерсом в Чкалов в качестве уполномоченного по делам невозвращенных военнопленных, чтобы попытаться выяснить вопрос у начальника ГУЛАГа генерала Наседкина…

Наседкин при первой встрече был захвачен врасплох и потому более доступен. Он сидел на фоне большой карты СССР, на которой были обозначены главные из подведомственных ему лагерей. Больше всего звездочек, кружков и других значков, обозначающих крупные скопления лагерей, было на территории Коми АССР, на Кольском полуострове, на Колыме…

Я охарактеризовал Наседкину положение с тремя лагерями для военнопленных, добавив, что дальнейшее задерживание в лагерях военнопленных, освобожденных по приказу Сталина, «пахнет саботажем». Мне показалось, что мой собеседник действительно не ориентировался в этом деле — а может, только притворялся… Он сказал мне, что весной 1940 года, в период ликвидации этих лагерей, еще не возглавлял ГУЛАГ и что в его ведении нет лагерей военнопленных, а только трудовые лагеря политических и уголовных заключенных. Возможно, среди них имеются «также» польские военные, ничего точно, однако, ему об этом не известно. Он сказал, что постарается выяснить вопрос и завтра даст ответ на него. Я