нашел протокол комсомольского собрания, и там говорится, что при проверке батальон показал плохую стрелковую подготовку в стрельбе именно из пистолетов.
А.Л. Не помню такого. Вполне возможно. Я стрелял неплохо. Мое подразделение тоже. Ну а какое это имеет значение, собственно?
В.А. Да просто к тому, какое оружие было. Значит, пистолеты только у начальников и помощников?
А.Л. Пистолеты и наганы. Пистолетов мало было, в основном наганы. Пистолеты ТТ еще только входили в моду.
В.А. Вообще, судя по документам, батальон на хорошем счету был.
А.Л. У нас Межов был командиром батальона — мужик с революционным прошлым, в партии что-то с 17-го года, такой дядька очень уважительный, дисциплинированный, сам дисциплинированный, и от нас требовал дисциплины. Он был почти до самой войны.
В.А. А почему, кстати, его заменили?
А.Л. Он говорил то, что думал, а не то, что нужно. Поменяли и замполита тоже — он был очень недоволен.
А. Минко. Алексей Алексеевич, сколько времени занимала дорога из Козельска в Смоленск?
А.Л. Из Козельска в Смоленск…
А.М. Ночь? Меньше? Больше?
А.Л. Утром садимся, а вечером уже на месте. Ужинали там.
А.М. Это вы сами ехали. А когда конвоировали?
А.Л. А когда конвоировали, тут от железной дороги зависело. Но конвои в основном пропускали на уровне пассажирского поезда, потому что хоть раз надо нам горячую пищу принять где-то в середине дня. Ночь ехали, а днем останавливались.
А.Л. Я никак не могу поверить, что наши специально решили этих поляков уничтожать.
В.А. То есть даже не верите, что…
А.Л. У нас разговоров не было. Меня в батальоне не считали таким… обывателем, что ли, меня приглашали на партийное бюро как участника конвоя, спрашивали с меня, требовали, как сейчас говорят, лучшего отношения к личности. И чтобы наши люди принимали участие — я в это совершенно не могу поверить. Репринцев как только пришел, это его главная была задача, главный вопрос на всех совещаниях: если вы будете нарушать дисциплину и правила конвоирования, будем строго наказывать. И действительно наказывали. Увольняли из армии — вот перед самой войной одного лейтенанта уволили за то, что он посадил пассажиров, и еще там какое-то нарушение — его сразу из партии исключили и из армии уволили.
В.А. Он деньги взял за это?
А.Л. Очевидно. А что ж без денег-то. С билетами было плохо, вот он и воспользовался. Строю наказывали. Меня никогда не наказывали. И вот сейчас… нас мало осталось… я, выходит, как на исповеди? А, Владимир Константинович?
В.А. Ну не совсем так, Алексей Алексеевич…
А.Л. Ну как же!
А.М. Скажите, а вот я получил письмо от человека, который рассказывает историю, как будто из Козельского лагеря люди бежали. Возможны ли, по вашему мнению, были побеги из этого лагеря?
А.Л. Вполне возможно. Я уже после войны в Узбекистане встретил поляков, великолепно там устроившихся. Это в 46-м или 47-м году было. я прибыл туда для продолжения службы. И один старик мне, значит, коротко рассказал свою судьбу, вернее, судьбу своего зятя. Он, конечно, был в лагере и из лагеря ушел каким-то образом. Как иначе? Никак. А потом он вступил в армию Андерса и с Андерсом ушел в Иран.
А.М. Но была амнистия.
А.Л. Да, была. знаю. У нас было несколько человек, специально работавших с письмами. Когда письма приходили к нам в батальон, разыскивали этих людей по лагерям, кто где, и потом давали возможность списаться с семьями. Семьи-то мы увезли на юг, в Азию — в Южный Казахстан, в Узбекисган. Мы их передавали в Урсатьевской. Представляете Урсатьевскую? Это узловая станция, где развилка на Алма-Ату и Ташкент. Их увозили туда. и там. значит, они располагались уже, обосновывались на жительство. Не совсем это человечно, но такое было указание: всех осадников, эту полосу, которую создал Пилсудский около нашей границы… Он же им дал по 10 тысяч злотых, дал землю, лес на строительство, так ведь? Помните? Эта полоса была, так сказать… потом ее называли железным занавесом. Так что всех этих людей было необходимо вывезти по приказанию нашего правительства.
В.A. Скажите, а в Брест — это был плановый конвой?
А.Л. Из Бреста?
В.А. В Брест, из Бреста.
А.Л. В Брест не было. Из Бреста вывозили.
В.А. А из лагерей в Брест?
А.Л. Нет.
В.А На обмен.
А.Л. На обмен — это было. Было на обмен. Но они, по-моему, где-то располагались ближе к Минску. Эти вот, которых на обмен везли с немцами. Я гут не участвовал совершенно в этих операциях. Там участвовало в основном КГБ, кагэбисты этим делом занимались. А мы туда не касались. Мы занимались только конвоированием уже приготовленных кагэбистами людей. У нас с каждым конвоем шел вот этот самый уполномоченный КГБ. Нам страшно надоедал.
В.А. Чем?
А.Л. Придирался уж очень. Некультурно себя вел Зазнайства уж очень у них много было.
В.А. В каком примерно звании были эти уполномоченные?
А.Л. У них звания свои — такие треугольнички, вернее, не треугольнички, a уголки. Два уголка, три уголка — меньше не было.[86]
В.А. А почему вы в полк не вернулись после госпиталя?
А.Л. А тяжелораненых увезли далеко в тыл. Я попал в Уфу. И когда я пролежал 3 месяца в госпитале, меня направили на формирование в Свердловск. А в Свердловске, по сути дела, и не спрашивали.
В.А Но у вас особого не было стремления
