— Невозможно! — заупрямился Пётр.
— Почему же? — возразил Тарас. — Знаменитые индийские йоги и тибетские монахи проделывали такие чудеса и без Грибницы, только погружаясь в глубокие медитации. Я слышал множество историй на эту тему.
— И я, — поддержала его Инга.
— В Библии — святой книге — описываются подобные случаи, — кивнула Ольга.
— Возможно, вы не знаете, Пётр, но даже Катерина излечилась таким же способом после выкидыша — ей помогла Грибница.
— Что? — и вдруг Пётр осёкся. Перед глазами всплыла картинка, как рыдающая Мила протягивает Катерине цветок с обсыпающимся на окровавленные простыни комом. Как та машинально берёт его в руки и застывает. А потом, как чудесно прекращается её сильнейшее кровотечение. Тогда он приписал это к возродившемуся желанию жить, к силе воли Катерины. Так зачем же теперь он спорит с Ариной, ведь она говорит о том же?
— Ещё далеко не все способности нашего организма изучены, — продолжала она между тем. — Тарас прав: выдающиеся люди и раньше часто демонстрировали и выдающиеся способности. Грибница сделала эти способности доступными для всех, она позволяет заглянуть в себя без медитаций и умерщвления плоти. Но если действовать необдуманно, результат может быть очень неожиданный, — Арина стрельнула глазами в сторону Ярослава. Он настороженно выпрямился в своём кресле. — Именно так и получились наши эму — мы с Ярославом подсознательно и с помощью Грибницы переносили на них наши желания и страхи, а они менялись согласно этим указаниям. Благодаря мне они выросли такими огромными, а из-за мании Ярослава — обзавелись такими клювами и когтями!
— Вот те на! — рассмеялся Тарас. — А ты, Ярик, так переживал, что и сам станешь мутантом!
— Это нам не грозит, — улыбнулась Арина, а потом резко посерьёзнела. — Если только мы не будем желать себе странных детей. Ведь именно поэтому мы наблюдаем в животном мире такой гигантизм — крысы как кроли, кабаны — что бизоны, певчие птички размером с голубя. Беременные самки инстинктивно желают видеть своих детей большими и сильными, и эмбрионы в их утробах развиваются соответственно этим желаниям. При участии Грибницы такое ментальное воздействие усиливается тысячекратно, и мы видели результат. Человеческие женщины не исключение — все матери одинаковы — но в отличие от самок животных мы менее приспособлены рожать крупных детей. Поэтому свои мечты нужно контролировать и действовать обдуманно. Лично я немедленно собираюсь этим заняться.
— Как? — Ярослав не сводил с неё напряжённого взгляда.
— Я попрошу своего ребёнка расти обыкновенным маленьким человечком, таким, чтобы я смогла его выносить и родить.
— Арина, ты ждёшь ребёнка? — всплеснула руками Ольга.
Лена напряжённо выпрямилась в кресле, Пётр подался вперёд, в его глазах плескалась боль.
— Уже около трёх месяцев. И я так боюсь, что совсем не позволяю ему расти, — она прижала руки к своему совершенно плоскому животу.
— А уже пора бы, — хрипло прокаркал Пётр. — Я расскажу тебе, каким он теперь должен быть. Ведь это важно, не так ли?
— Я думаю, очень важно, — кивнула Арина.
— А как же другие женщины, которые ничего не знают об этом? — воскликнула Ольга. — Неужели они обречены терять своих детей?
— Наступит весна, и мы расскажем им всем, — сказала Ирина. — Если Сан Саныч смог дотянуться до меня без Грибницы, то с её помощью мы сможем предупредить каждую женщину во всём мире!
Глава 17 Вместо эпилога
Сергеич и Евгения счастливо разминулись с воинством крыс, так как вышли за пределы города, когда уже темнело. Света ручного фонаря было больше чем достаточно, чтобы видеть широкие колеи от колёс броневика, но его было мало, чтобы под слоём свежевыпавшего снега рассмотреть ещё и следы от тысяч мягких пятипалых лап. Возможно, если бы Сергеич увидел их, то поостерёгся бы связываться с неизвестным. Но он не заметил следов и мог думать лишь о том, как отомстит. Его не остановило ни ранение предплечья, на его счастье лёгкое — скользящее, ни снегопад, начавшийся с утра. Наоборот, он боялся что, промедлив сейчас, потом не решится выступить в этот карающий поход, что разболится его рука, что Евгения сляжет из-за своих ожогов, или просто напросто снег засыплет колеи от броневика — единственный след, ведущий к его врагам.
Он заставил Евгению выйти, как только были готовы бутылки с зажигательной смесью, пока раны были ещё горячи и не так болели, пока не пропала решимость отомстить. Он шёл по следу, оставленному семитонной махиной в снегу, и был уверен, что тот приведёт их с Евгенией к жилищу мерзавцев, разрушивших их маленькое королевство, оборвавших их царствование. Всю дорогу он мечтал, как найдёт и подпалит их гнездо, а потом будет стрелять по ним, выбегающим на мороз в одних портках, освещённых заревом пожара. Сергеич был уверен, что в этот раз они прикончат этих надоедливых молокососов — Ярослава с его компанией, и этого надутого Петра — сраного борца за говёное равенство и справедливость. Они сожгут дотла их жилище и взорвут броневик. Только отомстить — больше им ничего не оставалось.
База в городе догорала погребальным костром над телами их бывших подчинённых. Огонь распространился из котельной, где взорвался от гранаты отопительный котёл. Из-за сквозняка через выбитые окна и разрушенный дымоход, пламя так ревело, что Сергеичу чудилось, будто в подвале кто-то завывает. Забытые пленные? Или витёк, которого конечно никто не удосужился развязать? Сергеичу было плевать на это. Лезть в подвал под пылающей котельной ради придурка, разрушившего своим поганым тявканьем его идиллию? Зась! Гори он там ясным пламенем!
Евгению судьба Витька трогала ещё меньше. Боль от ожогов нарастала каждой минутой, и на ногах её поддерживало только одно — страстное желание отомстить. Она поклялась себе, что заставит Тараса и всех его новых дружков пострадать во сто крат больше за её испорченную красу. Она самолично превратит каждого их них в живой факел за её прекрасные золотые волосы, за чудесную матовую кожу, за грациозный изгиб шеи, которого теперь не будет, потому что, заживая, кожа обязательно натянется и пойдёт отвратительными багровыми рубцами. Она готова была даже умереть, но только после того, как уничтожит достаточно виновников её несчастья.
Мысли эти поддерживали её весь остаток дня после боя, пока они с Сергеичем смешивали масло, бензин и скипидар — благо все компоненты нашлись у Саныча в коморке. Смесь жутко воняла и у Евгении от этого отчаянно болела голова, её тошнило, но она не позволяла себе отвлечься и аккуратно разливала смесь по бутылкам. Потом встал вопрос как они донесут их к укрытию врага, и тут Евгения очень кстати вспомнила о санках Петра, на которых он таскал свои дурацкие книжки.
Санки нашлись на автобазе, а в них в коробке — рация — неопровержимое свидетельство измены Петра. Не зря, не зря её шестое чувство подсказывало ей не доверять этому бородатому лицемеру! Он морочил им головы со своим договором и законностью, а сам в это время вёл у них за спиной переговоры с их врагами, и может быть, даже планировал захватить власть! Евгения с наслаждением расстреляла рацию из «Беретты», потратив на это последние фирменные патроны. Жаль, конечно, теперь пистолет стал бесполезной железякой, а ведь так шикарно смотрелся у неё в руках! Евгения бросила «Беретту» в снег. Ничего, мир огромен и в нём ещё достаточно красивых игрушек.
Когда они с Сергеичем уже отходили от базы, Евгении вдруг почудилось козье меканье. Она оглянулась и в клубах дыма, застилающего улицу, действительно увидела силуэт белой козы — Зойка, удравшая утром подальше от переполоха, теперь проголодалась и пришла назад. Запах гари пугал её и она не решалась войти в развороченные ворота. Евгения равнодушно отвернулась, ей и в голову не пришло пожалеть козу, обречённую на голодную смерть в мёртвом городе посреди зимы. Тем более, что другая взбесившаяся скотина проткнула рогами её лучшего помощника!
Мысленно Евгения вернулась к тому моменту, когда они с Сергеичем нашли Кирилла и его убийцу,
