медленно и осторожно солдаты, уже записавшие себя в смертники, грузили их на корабли. А затем корабли со смертоносным грузом были затоплены на почтительном расстоянии один от другого.
'Где гарантия, - читала дикторша, - что груз этот достаточно герметизирован? Где гарантия, что через какое-то время затопленные 'гробы' не выпустят газ в воду? Новая преступная акция империалистов может иметь опасные последствия…'
'Еще один массированный ядовитый плевок в море', - горько усмехнулся Вадим. И впервые подумал: нет ли связи между затопленными бомбами и медузами, распугавшими купальщиков? Впрочем, какая могла быть между ними связь? Конечно, можно пофантазировать, представить, что медузы - результат мутаций, вызванных отравившими воду газами. Но мутации - дело долгое, даже если иметь в виду 'калоши' прошлогодней партии. Да и почему именно медузы, а, скажем, не морские звезды? И почему их так много? И почему они заряжены током? И еще десяток 'почему', на которые нет ответа.
Ответ, должно быть, ищут сейчас, исследуют белую слизь медуз. Найдут? Вероятно. Не сразу, конечно, не озарением - поисками, может быть, долгими и трудными: океан таит много загадок. А какие это загадки? Кто знает?.. Он и загадывает-то их не последовательно, а вдруг, внезапно: бах - и морской змей длиной в тысячу метров, гроза кораблей. Еще бах - и дельфиний свист, не поддающийся расшифровке. А теперь бах - и миллиарды медуз у побережий всех континентов… Что мы знаем о больших глубинах? Да ничего мы не знаем о больших глубинах. Мы и о малых-то знаем с гулькин нос. Только то, что в наших океанариумах видно… 'А океанариумы и океаны - две большие разницы, как сказал бы мой горячо любимый шеф', - подытожил Вадим и вдруг остро почувствовал свою оторванность от мира: грустно ученому узнавать об открытиях из газет или из громкоговорителя.
Он порылся в карманах и нашел клочок бумаги с редакционным телефоном. Заместитель редактора оказался на месте.
– Слушайте, - сказал Вадим. - Я должен быть сейчас в институте. Вы понимаете?
– Понимаю, - грустно констатировал зам. - Небось, билет на самолет нужен?
– Нужен.
– На сегодня - не смогу. Завтра устроит?
– Устроит, - сказал Вадим. - Только пораньше.
– Первым рейсом. Через часок зайдите в кассы 'Аэрофлота', спросите билет на свое имя.
Вечером, упаковав свои пожитки и расплатившись с хозяйкой комнаты, Вадим решил в последний раз посмотреть на медуз. Он вышел на улицу, и его неприятно поразила пустота проспекта, обычно, в эти вечерние часы до отказа забитого праздношатающимися юнцами, девочками в мини - и макси-юбках, иностранцами в шортах. Не было даже машин на мостовой, только со стороны моря доносился неровный гул - разноголосица толпы, слившаяся в один прибой и, как прибой, разбивающаяся на сотни, тысячи звуков- нот. Мимо Вадима пробежал мальчишка и крикнул на ходу:
– Дяденька, чего стоишь? Дуй на море!
Вадим рванулся за ним, обогнул зеленый 'пароход' гостиницы 'Морская', выбежал на набережную и остановился, пораженный, - нет, не огромной толпой у парапета, а тем необычным, невиданным зрелищем, которое собрало здесь эту толпу. Море светилось.
Ах какая чепуха! Подумаешь, зрелище: да ведь оно каждый вечер светится, переливается, фосфоресцирует, в миллионах водяных линз отражая и преломляя свет, а по лунной дорожке, говорят, можно прийти к своему счастью, если есть оно в конце этого светящегося морского пути.
Но все дело было в том, что светилось не море: светились медузы, горели медузы, мигали медузы - как тысячи лампочек в иллюминированном городе, как неоновые буквы на доме 'Известий' в Москве.
Только теперь Вадим уловил в расположении белых шляпок определенный порядок: линии - не строго ровные, будто прочерченные световой рекламой, а прихотливо изогнутые, ломаные, чуть качающиеся, словно какой-то художник-великан создал свою картину прямо на воде. Была закономерность и в том, как загорались и гасли белые точки: группами и поодиночке, целыми скоплениями света и провалами темноты, а потом темнота становилась огнем, а на месте светового ровного пятна возникали бегущие искры. Кто руководил этим строгим хаосом, - несомненно строгим, и несомненно хаосом, как это ни парадоксально звучит? Ибо как еще назвать эту игру света и мглы, эту мозаику, переливающуюся на черно-синей поверхности моря, будто светящаяся азбука Морзе. Только здесь не тире и не точки - всплески света, волны света - прочитай, если сумеешь!
И Вадим усмехнулся: что знаем мы о больших глубинах?
И Очень Большая Глубина опрокинула перед ним свою черную глушь.
Кто расскажет нам о мгновении открытия? Об озарении идеей? Кто напишет алгоритм мгновенной гипотезы, заложит его в вычислительный механизм и подарит нам любую тайну - пользуйся, человек! Идея не алгоритмизируется, иначе асфальт у нас под ногами, как осенними листьями, был бы усыпан идеями и гипотезами. Но асфальт набережной под ногами Вадима был сух и жарок, а гипотеза была даже не гипотезой, а ее эмбрионом - страшным и странным. Вадим увидел его и испугался, закрыл глаза. Но перед ним по-прежнему плясали горящие цепи морских огней, а в голове звучала фраза, услышанная сегодня днем и, казалось, забытая: 'Новая преступная акция может иметь опасные последствия…'
'Ну-ну, - сказал себе Вадим, - до чего ты еще додумаешься, отпускник? Или у тебя от жары мозги размякли?' А потом опять и опять сверлила одна и та же мысль: 'Что знаем мы о больших глубинах?..'
Он пробыл на набережной до утра, когда бледно-серый рассвет погасил море, и оно, как и прежде, стало ровным и белым от шляпок медуз. Они отсветились за ночь, отмигали-погасли, и от необычно прекрасной и странной ночи на берегу остались только смешные и вполне человеческие следы: оторванные пуговицы, окурки и смятые сигаретные пачки, потерянные в толпе носовые платки - суета, суета… А сейчас - мирные сны без сновидений, сладкие предутренние сны без медуз и без тайн, с храпом и потаенным призывом подсознания: забыть, забыть эту чертовскую всенощную!
Но как же ее забыть, если медузы - вот они, за волнорезом, если в институте сейчас наверняка полным-полно ребят, уже прослышавших про ночной феномен, уже вызванных по звонку и уже рвущихся сюда в командировку - с аппаратурой, с блокнотами, с идеями, конечно, гениальными и единственно правильными: ну, как же может быть иначе?
Около дома Вадим встретил заспанного почтальона.
– Козлова знаете? - спросил тот, прикрывая зевок ладонью. - Телеграмма ему. Срочная. Из Москвы.
– Это я, - сказал Вадим. - Где расписаться?
Телеграмма была от шефа: Вадим на всякий случай сообщил ему свой 'курортный' адрес.
Текст телеграммы - вполне в его стиле, строг и лаконичен:
'Вот и все, - подумал Вадим. - Вот и не нужен мне билет в Москву: зря только зама беспокоил. Надо бы позвонить, извиниться'.
Лишь сейчас он почувствовал, как хочет спать.
'Когда же прилетает самолет? Встретить, что ли? А-а, пусть… найдут и так…'
Стараясь не шуметь, он вошел в свою комнату и, повернув верньер репродуктора, поймал конец сообщения:
'…скопления неизвестных науке существ в районах Тихого и Атлантического океанов, Средиземного и Черного морей. Ученые полагают, что человечество встретилось с новым типом 'медузы глубоководной', несущей в себе электрический заряд, который позволяет ей излучать свет.
Профессор Харпер Льюис из Калифорнийского университета считает, что свечение медуз есть не что иное, как закодированное сообщение. 'От кого оно?' - задает он вопрос и сам же отвечает на него газетным корреспондентам: 'Здесь возможны два варианта. Или мы столкнулись с так называемыми 'космическими пришельцами', во что я слабо верю, ибо прилет их не был зарегистрирован ни одной обсерваторией мира. Или - что вероятнее, хотя и совершенно неожиданно - с фактом существования на Земле еще одной цивилизации - глубоководной. Тогда появление медуз у берегов сухопутных 'хомо сапиенс' - попытка связаться с нами. Меня спросят, почему они не пытались связаться до сих пор? Видимо, различие путей, по которым пошла наша эволюция и их - глубоководная, не зарегистрированная в анналах науки, - настолько
