велико, что они, возможно, и не считали нужным сообщать нам о своем существовании. И только какой-то толчок с нашей стороны побудил их послать нам эти световые сигналы'.
Что это за толчок, Харпер Льюис не объясняет. Более смелые ученые выдвигают предположение, что недавняя акция Пентагона - затопление в океане новой партии контейнеров с парализующими газами - и есть тот толчок, о котором говорил профессор'.
А далее заявление Харпера Льюиса прокомментировал советский ученый-океанолог Николай Игнатьевич Лобов: 'Гипотеза существования в пределах Земли еще одной цивилизации, о которой говорит мой коллега, уже давно будоражит умы ученых мира. Возможно, мы действительно столкнулись с закодированным сообщением, присланным нам из глубин мирового океана. Во всяком случае, фотографии свечения, сделанные с воздуха советскими наблюдателями в районе Черного моря, позволяют хотя бы предположить это. Когда будет, да и будет ли расшифровано 'сообщение' - вопрос времени. Советские океанологи уже приступили к изучению этого загадочного явления'.
– Мы передавали экстренный выпуск последних известий, - сказал репродуктор. - Сейчас послушайте легкую музыку.
Вадим выдернул вилку из розетки и лег на кровать. Спать расхотелось: короткое радиосообщение взбудоражило сильнее кофеина
'Торопится шеф, - думал Вадим. - Надо бы осторожнее с заявлениями. Однако хорошо, что свечение успели заснять. Кто знает, может, медузы 'отсветили' свое, погасли? Хотя вряд ли: если это действительно цивилизация, да еще способная сообщить о себе 'техническим' способом, то они должны не раз повторить сигналы. Эго - аксиома связи. Значит, сегодня ночью будет работа: еще бы, сам Лобов пожалует…'
Вадим посмотрел на часы: уже восемь. Пожалуй спать не имеет смысла: часа через два шеф с ребятами будет здесь.
'Рвемся в космос, - думал Вадим, - говорим о межзвездных полетах, о связи с иными цивилизациями. А иная цивилизация, может быть, здесь - под боком у нас, только мы ее не замечаем, не хотим замечать. Быть может, медузы и не ищут с нами связи. Просто хотят, чтобы люди оставили их в покое, прекратили швырять в океаны всякую пакость… '
Вадим поднялся и вышел на улицу. Она была еще пустынна: ночное тревожное бдение усыпило даже самых рьяных любителей загара. Только старый грек-мороженщик уже стоял на своем посту
– Ну что, молодой человек, - весело подмигнул он Вадиму. - Говорят, конец света приближается?
– Какой же конец? - улыбнулся Вадим. - Самое что ни на есть начало!
Человек со звезды
День какой-то сумасшедший выпал, заполошный прямо день, врагу злому не пожелаешь, всю дорогу – на ногах, на ногах, на ногах, а каблуки тонкие и восемь длинных сантиметров, ходули, конечно, но ходули обвальные, да плюс к тому почти задаром схалявила их Зойка, разве стольник – деньги по нынешним временам? Ой, нет, не деньги, считайте: пятерка – левак поутру, да еще за пятерку рожу скривит, гад; трояк – то, что зовется «шведский стол», хотя шведского там – только официант Свен, который вообще-то эстонец; сигареты у того же шведа недоделанного – еще десятку отдай, но это только для нее, для Зойки, – десятка, потому что она шведа сто раз от метра у себя в пенальчике прятала, отоспаться давала с большого бодуна, а для остального пипла сигаретки – по два червонца, какие ж бабки надо делать, чтобы пристойное курить!.. А поужинать? Если задерживаешься, если заезд большой – еще три чирика; три, да три, да три – будет дырка, а зарплата администраторская – кот наплакал, а пошлый зверь этот скуп на слезы, вот. Впрочем, Зойка на судьбу не в обиде, она ее себе сама выбирала, лелеяла. Грех плакаться, девушка она холостая, самостоятельная, буквально –
Да, ноги.
Ноги гудели часов с пяти, потому что привалили американы, человек шестьдесят, на выставку то ли компьютеров, то ли станков, а заказ был на сорок, куда, спрашивается, двадцать девать? В холлы на кресла?.. Говоров, умный, так и заявил: пусть ночку на креслах перекантуются, если не предупредили,
Жалко американов. Жалко девочек-регистраторш, которым приказано быть вежливыми и держать улыбку на взводе. Жалко борзых мальчиков из МИДа, которые на всех континентах голубой планеты талдычат про перестройку, которой нет альтернативы. И американам талдычат. Перестройка в державе, перестройка в отеле, двенадцатый этаж приговорили к перестройке, поставили на ремонт – подчистить, что загадили. Зойка бездомную американскую двадцатку – взвод? – уболтала, английский у Зойки легкий,
Но ноги!..
– Зоенька Александровна, – это Мария Ивановна, старшая в дежурной смене, лапочка сладкая, заботливая, – вы домой пойдете или здесь заночуете?
«Заночуете» – не шутка, не подхалимская ирония, у Зойки в пенальчике есть диван, на котором можно спать, на котором как раз и кемарил похмельно вышеупомянутый эстонский товарищ швед.
– Поужинаю и пойду.
Бог с ними, с деньгами, однова живем! – села в синем зале за служебный стол, взяла себе
– Спокойной ночи, девочки.
– Спокойной ночи, Зоя Александровна! – в один голос из-за стекла регистратуры, хор Пятницкого, блин…
Швейцар, сука старая, кадровый кагэбэшник из бывших, а теперь застрельщик перестройки и гласности, на собраниях рвет на груди ливрею, толкуя о нравственности, а сам без трех стольников домой не идет, увидел начальницу, Матросовым под фотоэлемент влез – двери перед ней раскрыл:
– Славно вам почивать, Зоя Александровна…
А шел бы ты… И такси тут как тут. Села на заднее сиденье, спросила:
– Ты что, на прикорме у швейцара?
Морда наглая, кулак – с голову пионера, ржет:
– Двое детишек, Зоя Александровна, все, замечу, кушать хотят, оглоеды.
– Откуда ты меня знаешь? Что-то я тебя не помню…
– Где вам всех упомнить! А мы вас знать
Ну, должны – и хрен с вами, знайте. Закрыла глаза, попыталась подремать – дорога до Марьиной рощи недлинная, но хоть десять минут, хоть пять… А ноги гудят, как провода под током. Все, завязали: на службе – без каблуков, форма одежды летняя, парадная: кроссовки, шорты, майка, в руке серп, в другой – молот…
– Куда ты меня везешь, ласковый?
– Домой, куда…
– А где мой дом?
– С утра в Марьиной роще был. Девятый проезд, так?
– Ну ты жох! А ключа от моей квартиры у тебя нет?
