всякий раз отступали, чтобы дать место следующим. На востоке с криками кружили чайки, а у горизонта стоял на якоре огромный гальтский корабль. Больше о городе ничто не напоминало. Маати разгребал пяткой кучу сухих листьев, пока не показалась темная земля.
— Ты знала?
— Она мне не сказала, — ответила Лиат. В ее спокойном тоне звучала пустота и отрешенность. — Просто ушла, и все. У нее в доме не осталось ничего, кроме шкатулки конторских бумаг и письма для Вилсина-тя.
— Что ж, значит, она не от одной тебя это скрыла. А почему она ушла, известно?
— Нет, — сказала Лиат. — Я виню себя. Если бы я постаралась, не поставила бы всех в дурацкое положение…
— Ты сделала так, как было приказано. Не будь этот торг двойной игрой, тебя похвалили бы.
— Может быть, — вяло согласилась Лиат. — Теперь-то какая разница! Ее нет. Вилсин-тя мне не доверяет. Я — ученица без учителя.
— Выходит, мы оба.
У Лиат вырвался смешок.
— Похоже на то, — проговорила она и накрыла его руку ладонью, сплела с ним пальцы. У Маати сердце пустилось вскачь, а во рту неожиданно пересохло. Им овладело чувство вроде паники, но светлое. Маати замер: только бы Лиат не убрала руку.
— Как думаешь, где он сейчас? — спросил Маати, призывая дух Оты — своего друга, ее любимого, — чтобы доказать: в этом миге, в этом сплетении пальцев нет ничего дурного. Чистая дружба, и ничего больше.
— Он должен был доплыть до Ялакета. Может, уже там, — сказала Лиат. — По крайней мере, близко.
— Значит, ждать осталось недолго.
— Несколько недель, — поправила она.
— Выходит, все же долго.
— Как Хешай-кво? Ему не лучше?
— Не лучше. И не хуже. Он слишком много спит и слишком мало ест. А борода…
— Выросла?
— Не то слово. Ему точно не мешало бы побриться.
Лиат пожала плечами, и Маати показалось, будто она к нему придвинулась. Значит, вот каково дружить с женщиной, подумал он. Ему нравилось это уютное, согревающее единение.
— Когда я приходила, он выглядел лучше, — заметила Лиат.
— По-моему, при тебе он старается. Почему — не знаю.
— Потому, что я девушка.
— Вполне возможно, — согласился Маати.
Лиат выпустила его руку, встала и потянулась. Маати вздохнул, понимая, что миг прошел — краткий, но прекрасный эпизод его жизни. Он слышал предания старины, где рассказывалось о таких мгновениях юности, которые навсегда остаются в сердце и не покидают человека до самого смертного одра, чтобы в последний сон тот погружался мирно и безмятежно. «Наверное, — думал Маати, — это как раз такой миг. Если уж запоминать, то это: запах моря, безоблачное небо, листья, рев прибоя и рука, хранящая тепло ее прикосновения».
— Значит, мне нужно приходить почаще, — сказала Лиат. — Раз это помогает.
— Не хочу навязываться, — произнес Маати, вставая. — Но если будет время…
— Сомневаюсь, что мне в скором будущем доверят что-либо значительное. Кроме того, мне нравится бывать у вас в доме. Там так красиво…
— С тобой еще красивее, — заметил Маати.
Лиат усмехнулась. Маати жестом поздравил сам себя, на что Лиат отозвалась вопросительной позой.
— Мне удалось тебя развеселить, — объяснил он.
Лиат взвесила его слова, глядя на горизонт, и кивнула, как если бы он указал ей на улицу, не виденную раньше, или на хитрый узор ветвей. Она улыбнулась снова, мягче.
— Пожалуй… Правда, порядка в мире от этого не прибавилось.
— Миром я займусь позже. После обеда. Хочешь, пойдем обратно?
— Да, так будет лучше. Я и так прослыла глупой неумехой. Ни к чему становиться нытиком!
И они отправились в город. Когда Маати мучило беспокойство за Лиат, дорога казалась длиннее. А теперь, как неспешно они ни брели, почти тотчас их окружили городские стены. Поднявшись по Бусинной улице, Лиат и Маати задержались у прилавка, где мальчуган лет восьми с важным видом продавал пирожки в сахарной пудре, послушали нищего, который хрипло, но мелодично выводил песню о своем многопечальном житье, чем растрогал Маати чуть не до слез. Тем не менее они дошли до перекрестка дорог, одна из которых вела к Вилсину, а вторая — к тоскливому Хешаеву дому, еще до полудня.
— Так что, — произнесла Лиат, — зайти к поэту, когда я у себя закончу?
Позу просьбы она приняла так неформально, словно ответ не оставлял сомнений.
Маати изобразил раздумье и следом позу приглашения. Лиат поблагодарила, но осталась стоять на месте. Маати наморщил лоб. Лиат жестами спросила, в чем дело, а он даже не знал, что ответить.
— Лиат-тя, — начал он.
— «Тя»?
Маати поднял ладони. Не то чтобы поза, но смысл передавала. «Позволь мне продолжить».
— Лиат-тя. Я знаю, Оте-кво пришлось уехать только из-за андата и того, что случилось. Если бы это зависело от меня, я никогда бы не допустил ничего подобного. Но мне всегда хотелось познакомиться с тобой поближе, и я очень ценю твою дружбу.
Лиат посмотрела на него — неопределенно, но вовсе не обиженно.
— Ты что, заучил это?
— Нет. Я даже не знал, что скажу, пока не сказал.
Она улыбнулась и тут же помрачнела, словно он коснулся чего-то личного, какой-то тайной боли. В груди у него упало. Лиат поймала его взгляд и улыбнулась опять.
— Хочу тебе кое-что показать, Маати-кя. Идем со мной.
Он молча пошел за ней в Дом Вилсинов. С каждым шагом ему становилось все тревожнее. Люди, встречавшиеся на пути, не оглядывались и, казалось, не обращали на них внимания. Маати пытался вести себя как ни в чем не бывало, словно они шли по делу. Когда Лиат закрыла дверь своей комнаты, он начал извиняться.
— Лиат-тя, — сказал Маати. — Если я что-то сделал не так…
Она шлепнула его по рукам, и он оставил позу. К его удивлению, Лиат шагнула вперед, вплотную к нему. Ее губы мягко прижались к его губам. В комнате стало нечем дышать. Лиат отстранилась. Ее лицо было печально и нежно. Она коснулась его волос.
— Ступай. Я приду к вам сегодня вечером.
— Ага, — только и ответил он. Больше на ум ничего не пришло.
Маати остановился в садах нижних дворцов, сел на траву и потрогал губы — будто хотел убедиться, что они на месте, что они есть. Она его поцеловала! По-настоящему! Погладила по волосам… Это было невероятно и жутко: точно идешь по знакомой дорожке и вдруг падаешь в пропасть.
И летишь.
14
Плот был большой — выдерживал восьмерых. Четверка волов медленно, но верно тянула его против течения по веками проторенной колее. Ота спал на спине, завернувшись в дорожный плащ и несколько грубых шерстяных одеял, одолженных владельцем плота и его девятилетней дочерью. По утрам дочка
