именно? В горздрав? Бесполезно. Заведующий горздравом Тютеев такой же формалист, как и Алексей Лукич.
Раздумывала она несколько дней — и решила обратиться в горком, благо секретарь горкома знал ее — встречались и на областной партконференции, и на съезде в Москве.
Почему она ухватилась за фотометр — ведь прибор этот не последняя новинка медицинской техники, хотя и ускоряет правильную установку диагноза? С фотометром Гульшагида связывала далеко идущие надежды. Главное — сделать первый шаг. Мечты ее были направлены к тому, чтобы приобрести для больницы все новейшие приборы и аппараты, которые она видела в Москве, на выставке медицинской техники.
А вторая ее забота — перестройка больницы. Как это ни странно, больным частенько приходится ждать очереди на больничную койку. Но ведь любой недуг нужно лечить вовремя. Это известно каждому фельдшеру, и все же надо говорить больному: «Обратитесь через месяц, когда освободится место». В других стационарах положение, возможно, не столь бедственное, но больница, в которой работает Гульшагида, — общереспубликанского значения, и потому теснота дает себя знать особенно остро.
Обо всем этом она и рассказала подробно первому секретарю горкома. На ее счастье, он оказался человеком вдумчивым, внимательным. Обещал в скором времени заслушать на бюро горкома сообщение заведующего больницей.
На следующий же день Гульшагида доложила Алексею Лукичу о своей беседе в горкоме. Тут Михальчук вспылил, гневно выкрикнул:
— Я знаю, что такое бюро горкома! Вы на мою голову затеяли это, глупая женщина!
— Алексей Лукич, пожалуйста, успокойтесь! — просила Гульшагида, обескураженная этой вспышкой.
— А кто, как не вы, нарушил спокойствие?! До сих пор всем было терпимо, только вам, видите ли, стало тесно!
Он помянул про себя недобрым словом и Абузара Гиреевича, и всех других, кто рекомендовал принять на работу эту ведьму. И вдруг выбежал из кабинета, хлопнув дверью, оставив Гульшагиду в полнейшем недоумении.
Через полчаса вернулся в кабинет. По всему видно было, что остыл. Сам предложил Гульшагиде осмотреть вместе с ним больницу. Да, здание сильно обветшало, палаты и кабинеты неудобны и тесны, многое из оборудования устарело. Теснота так давила, что негде было поставить некоторые уже привезенные аппараты и они не первый год лежат на складе. Об этом поразительном факте Гульшагида узнала впервые.
— Видите, каково положение?! — в отчаянии сказал Алексей Лукич и схватился руками за голову. — Кто сможет распутать эту чертовщину?!
— Мы и должны распутать, — ответила Гульшагида, набравшись твердости.
Алексей Лукич отошел к окну, принялся рассматривать правую сторону больничного корпуса, где по давним проектам предстояло выстроить новое крыло больницы. Гульшагида, перехватив его взгляд, подтвердила:
— Правильно думаете, Алексей Лукич: пока не будет отстроено правое крыло, мы не изживем проклятую тесноту.
Главврач даже присвистнул.
— У вашей фантазии, Гульшагида Бадриевна, очень быстрые крылья! — Но он сказал это без обычного своего раздражения. — Еще петухи не пропели, а у вас уж солнце всходит… Не забывайте, здесь вам не деревня. У нас в городе сорок больниц, а казна у государства не бездонная. Откуда взять столько денег, чтобы ублаготворить всех? Меня и так каждый год ругают за то, что прошу лишние сто рублей.
Алексей Лукич уже не рвал и не метал, а только защищался. А порою и прислушивался к словам секретаря партбюро.
— Если мы сами не позаботимся, никто за нас не сделает, — обронила Гульшагида.
— Заботились и сами, да толку мало, — проворчал главврач. — Когда Абузар Гиреевич был депутатом, он немало хлопотал об этом правом крыле. Уже и проект пристройки составили. Все равно ничего не вышло.
— Где этот проект? — живо спросила Гульшагида.
— Где ему быть, в архиве лежит. Пылью покрыт.
Гульшагида взяла документ на дом и весь вечер тщательно изучала его. Насколько она сумела понять, проект безнадежно устарел. Нужен новый, отвечающий уровню развития современной медицины и медицинской техники. Она изложила на бумаге свои соображения о проекте. А о подробностях должны сказать специалисты-строители.
Михальчук прочитал докладную, послушал Гульшагиду, покачал головой:
— Смотрю я на вас, Гульшагида Бадриевна, и не могу надивиться. С чего вы начали? С этого окаянного «пламенного фотометра». А теперь — подавай вам новый корпус! Боюсь, как бы вам самой не опалить крылышки в этом пламени.
— Если дело только в этом, Алексей Лукич, то не беспокойтесь, пожалуйста
В глазах Гульшагиды светились и задор, и улыбка с хитринкой.
— Я старше, мой долг — предупредить вас, — закончил разговор Алексей Лукич.
Повторный разговор Гульшагиды в горкоме закончился тем, что секретарь пообещал сам заехать в больницу в ближайшие же дни.
На утренней летучке Гульшагида сообщила эту новость Алексею Лукичу. Он, видно, надеялся, что эта женщина пошумит-пошумит, да и перестанет, — новость ошарашила его. Но все же он набрался духу: созвал всех санитарок, технических работников больницы и отдал строгое распоряжение всюду навести чистоту и порядок. Сам неукоснительно наблюдал, как выполняется его приказ. Теперь он уходил домой поздно вечером, даже похудел, бедняга. Но к назначенному дню больница засверкала чистотой. Не сумели только найти места в палатах, чтобы разместить больных, лежавших в коридорах.
Секретарь горкома приехал не один. С ним были зампредседателя Совета Министров, министр здравоохранения и председатель горсовета. Завидя в окно столь представительную делегацию, Алексей Лукич опять схватился за голову. Но, взглянув на Гульшагиду, кажется, устыдился перед женщиной своего малодушия. Вышел навстречу гостям, подтянутый, строгий, озабоченный.
Еще идя по коридору больницы, зампредседателя Совета Министров обратил внимание не только на койки, стоявшие вдоль стен, но и на сохранившиеся кое-где старые надписи: слова татарские, а буквы латинские.
— На каком языке сделаны эти надписи? — с шутливой улыбкой осведомился он.
— На татарском, конечно, — ответил Алексей Лукич, не поняв шутки. — Только буквы начертаны латинские.
Гость уже серьезно продолжил:
— Неужели никто из больных и из медперсонала не умеет читать по-татарски? Ведь латинский алфавит отменен в Татарии еще в тысяча девятьсот тридцать девятом году.
Секретарь горкома не замедлил ответить:
— Должно быть, с того времени больницу не посещало высокое начальство.
Зампредседателя Совета Министров умолк, сделав строгое лицо.
В течение двух часов они ходили по больнице, заглядывая в каждый уголок.
— Постоянно у вас такая теснота? — спросил секретарь горкома.
Ему ответили:
— Сейчас еще терпимо. Бывает, и в коридоре койки не умещаются.
Гости вышли на улицу, осмотрели место, где намечалась пристройка правого крыла. Судя по выражениям их лиц, они приняли близко к сердцу нужды больницы.
Прощаясь, секретарь горкома предупредил:
— Значит, заслушаем, Алексей Лукич, ваш доклад на бюро горкома. Так ведь, Рабига-ханум? — обратился он к министру здравоохранения. — Ну, и примем соответствующее решение.
