Старожилы рассказывали, что в давние годы, до революции, это была усадьба, а вернее, летняя резиденция кого-то из членов царствующей фамилии. И главное здание (остальные три корпуса построены позже, в тридцатые годы) некогда выглядело праздничным и нарядным. Беломраморные колонны охраняли его. А стены были увенчаны скульптурными фризами и фронтонами, окрашенными в темно-лиловые и ярко- синие цвета. На фоне этих красок обозначались скульптуры чистого, светлого мрамора. При усадьбе была небольшая церквушка, построенная из блоков известняка. На многочисленных плитах пентелийского мрамора просматривались рельефные изображения мужественных старцев, диковинных птиц и зверей. Близ входа, у полукруглой арки, грудастая женщина в ниспадающих одеждах держала за рога упирающегося быка. Видимо, неизвестный художник пытался разработать темы фризов Эрехтейона. И особа с короткими, но сильными ногами была не кто иная, как богиня Ника, ведущая к алтарю жертвенного быка.
Церковь сохранилась. Но использовалась не по назначению. До войны там находился павильон, в котором можно было выпить стакан холодного «Абрау-Дюрсо».
Аленку Чирков нашел в главном корпусе. Она шла через вестибюль, неся под мышкой лечебные карточки. Увидев Чиркова, девушка покраснела и, как ему показалось, растерялась.
Он сказал ей:
— Здравствуйте, Аленка. Вот я и приехал.
— Здравствуйте, — сказала Аленка. — Я сейчас. Я только отнесу карточки.
Он сказал:
— Хорошо.
Она ответила:
— Посидите здесь на диване. Я вернусь совсем быстро.
Он сел на диван. Вестибюль был большой, чистый, светлый. Двое раненых, выздоравливающих, пересекли вестибюль и поднялись по лестнице.
Лестница была сделана из пожелтевшего мрамора. Но дорожка ее не прикрывала. Только латунные прутья, лежащие вдоль ступенек, напоминали о том, что когда-то лестница была устлана тяжелой ковровой дорожкой.
Аленка вернулась действительно быстро. Она не села на диван, остановилась и спросила:
— Будем говорить здесь или выйдем?
— Лучше выйдем, — сказал Чирков. — Очень хорошая погода.
— Да, погода очень хорошая, — сказала Аленка и повернула голову в сторону окна.
— У вас есть свободное время? — спросил Чирков.
— Немножко. — Она ласково взглянула на него. Он поднялся. Пошел рядом. Она тихо и быстро сказала: — Возьмите меня под руку.
Мимо шел мужчина в белом халате — наверное, врач. Он странно посмотрел на Аленку.
— Ваш поклонник?
— Нет. Хирург. Большой хирург.
Свежесть встретила их во дворе. Они обогнули фонтан, в котором давно не было воды. На дне лежала сухая грязь да сморщенные прошлогодние листья. Воробьи сидели на цементном потрескавшемся дельфине, из пасти которого когда-то струилась вода.
— Мне нравится эта аллея, — сказала Аленка и увлекла Чиркова в аллею, ведущую к морю.
— Чем вы меня порадуете? — спросил Чирков.
— Я все узнала, — ответила Аленка.
— Все-все?
— То, о чем вы меня просили.
— Говорите.
— Майор, которым вы интересовались, приезжал к нашей сестре-хозяйке. Зовут ее Серафима Андреевна.
— Фамилия? — нетерпеливо спросил Чирков.
— Погожева.
— Как мне ее увидеть?
— Это невозможно.
— Почему? — Это больше походило на испуг, чем на удивление. Чирков остановился. Выпустил руку Аленки.
И она подумала, какой же он нервный. И ей стало жалко его. И она ответила тихо-тихо:
— Ее нет больше в госпитале.
— Давно?
— С восемнадцатого марта.
— Что с ней случилось?
— У нее погибла сестра. Где-то при бомбежке. Она взяла отпуск. И больше не вернулась.
— Руководство госпиталя не поинтересовалось почему? — спросил Чирков.
Аленка виновато улыбнулась:
— Такое сейчас время. Со всяким человеком все может случиться.
— Да, — сказал Чирков. — Время такое, что все может случиться... Спасибо вам, Аленка. Вы молодец.
— Это не так трудно было сделать... Я... сделала с большой охотой. Мне очень хотелось помочь вам.
— Спасибо еще раз. Вы сегодня дежурите. До которого часа?
— До шести вечера.
— Хорошо. А на следующей неделе вы когда дежурите?
— Ночью.
— Будете свободны днем?
— Да. Но дежурить ночью плохо, потому что все равно днем хочется спать. И как-то получается, что не видишь ни дня, ни ночи. Вернешься утром, упадешь в постель. Проснешься только к обеду. Пока туда- сюда... Приведешь себя в порядок. И нужно вновь заступать. Лучше дежурить днем.
— Хорошо, — сказал Чирков. — Я это учту. А сейчас мы расстанемся. Я пойду к начальнику госпиталя. Должно же сохраниться личное дело Серафимы Андреевны Погожевой.
В отделе кадров Чиркову принесли потертую тощую папку, в которой лежали трудовые книжки, справки, заявления, видимо, части вольнонаемных сотрудников госпиталя.
— Сейчас найдем, — сказал седой лысоватый мужчина с нездоровым лицом пыльного цвета. Он был в гражданском костюме. И прихрамывал на левую ногу. — Так, что же мы имеем? — Мужчина перебирал документы: — Погожева... Погожева... Есть. Вот, пожалуйста. — Он протянул Чиркову донорскую Справку о сдаче крови Погожевой Серафимой Андреевной в городе Батуми: — И все.
— Не густо, — скептически заметил Чирков.
— Ее к нам прислали из Батуми. Документы, надо полагать, там.
— Как же вы... Взяли человека без документов, без проверки? — Голос у Чиркова строгий, словно черный цвет.
Однако кадровика не смутить. Старый он, чтобы смущаться.
— Людей, дорогой товарищ, не хватает. Все палаты переполнены. Раненые в коридорах лежат. Поднимись, взгляни. Железнодорожный вокзал, а не госпиталь.
— Все это не снимает вопрос о бдительности.
— Правильно... Однако мы под начальством ходим, — стоит на своем кадровик, точно лодка на приколе. — Начальство наше в Батуми. Они направили — они в ответе.
— Направление где?
