прежние, довоенные годы, высоко качали вершинами.
— Лево руля! — крикнул капитан-лейтенант. — Так держать!
Теряя ход, катер плавно приближался к причалу.
По причалу, заложив руки за спину, расхаживал капитан в сухопутной длинной шинели. С мостика Каиров еще не мог разглядеть его лицо, но отметил, что капитан — человек приземистый и сутулый.
Заботливый боцман вынес из кубрика чемоданчик. Каиров снял плащ. Поблагодарил боцмана. Боцман был весь седой. Правую щеку его прорезал свежий шрам почти от глаза до угла губ. Когда боцман говорил, шрам натягивался, будто готовый лопнуть.
— Удачи вам, товарищ полковник. А коли в Поти снова надумаете, враз доставим.
— Боцман правильно говорит! Он службу знает! — весело заметил капитан-лейтенант. К его смуглому лицу с курчавыми бакенбардами очень шла морская форма. Он пожелал: — Счастливо оставаться...
— Всего вам доброго, друзья! — Каиров ступил на настил причала.
Капитан, у которого лицо оказалось самое обыкновенное, без всяких примет, и лишь взгляд был излишне холодным — он запоминался, — приложил правую руку к козырьку фуражки:
— Разрешите представиться, товарищ полковник, следователь особого отдела капитан Чирков.
— Каиров. Погон перекосился.
Глядя на грузного, немолодого полковника, страдающего одышкой и, кажется, въедливостью, капитан Чирков поспешно поправил погон и сказал четко и холодно, стараясь тем самым утаить досаду:
— Машина на набережной. Она отвезет вас в гостиницу.
— Спасибо, сынок, — удовлетворенно ответил Каиров.
— Начальник особого отдела просил выяснить, когда он может прибыть к вам для доклада.
— Я встречусь с ним завтра. Пусть подготовит в мое распоряжение человека.
— Этот человек я, — с грустью признался капитан Чирков.
— Тем лучше! Сводку Совинформбюро слушали?
— Утреннее сообщение. Наши войска овладели Симферополем.
— Спасибо за радостное известие, капитан... Шофера Дешина, случаем, не расстреляли?
— Никак нет, товарищ полковник. Исполнение приговора задержано по приказанию штаба фронта. Странно, какие высокие инстанции заинтересовались столь рядовым происшествием...
— Что такое рядовое происшествие? — Каиров шел на полкорпуса впереди Чиркова. Ему не хотелось смущать капитана своим взглядом. Ему не хотелось и говорить, и двигаться. Но он понимал, так или иначе, нужно добраться до гостиницы, так или иначе, нужно выяснить, что же за человек его помощник: вдруг придется от него отказаться!
— Не выходящее за рамки обыкновенного чепе, — ответил Чирков.
— Как отличить обыкновенное чепе от необыкновенного?
Чирков отвечал торопливо:
— Теоретически, возможно, и трудно. Но на практике нам, хоть мы и рядовые следователи, виднее, чем там... — Он поднял руку кверху.
Набережную и дорогу разделяли два ряда колючей проволоки, натянутой на высоких неоструганных столбах. Машина стояла по эту сторону ограды.
— В твои годы я думал то же самое... — Каиров махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.
Но капитан уже не мог остановиться:
— Вы можете пересмотреть дело. Заменить расстрел штрафной ротой. Возражать, чинить препятствий никто не будет... Тем более что серьезных мотивов для преступления у Дешина не было. Их ничто не связывало с Сизовым, даже знакомство. Несчастный случай, а потом трусость. Элементарное дело... Прошу вас — Капитан Чирков открыл дверку «виллиса».
В библиотеке
— «Женщины потеряли тут всякую сдержанность...» Нет, ты послушай, Танечка... «Они появляются перед мужчинами с открытыми лицами, словно просят о собственном поражении, они ищут мужчин взорами; они видят мужчин в мечетях, на прогулках, даже у себя дома; обычай пользоваться услугами евнухов им неизвестен...»
Если бы китайцы не изобрели фарфор, трудно сказать, с чем можно было бы сравнить лицо Татьяны. Кремы, пудра, краски, тушь — все это так умело совмещалось на лице, что оно действительно казалось вылепленным из фарфора. Дрогнув ресницами, она почтительно спросила:
— Миша, и тебе нравится Монтескье?
Миша Роксан, майор интендантской службы, упитанный, румяный мужчина лет сорока, нарочито почесал затылок и, сморщившись, сказал:
— Нравится — это по-школьному. Меня поражают глубина его взглядов, широта тем, философское осмысление событий.
— Древние писали обо всем, — вздохнула Татьяна.
— Монтескье не столь древен, как ты думаешь. Восемнадцатый век. Эпоха французского Просвещения.
— Мы что-то учили об этом в школе. — Татьяна вспомнила: — Атос, Портос, д’Артаньян... Правильно я говорю?
— Да, милая, — несколько смутился Миша Роксан, — но я бы, с твоего позволения, добавил: Дидро, Даламбер, Руссо, Гольбах, Гельвеций. И конечно же, великий Вольтер!
— Помню, помню, — сказала Татьяна. — Он был любовником царицы Екатерины.
— Я, например, слышал, что они только переписывались. И старик Вольтер пытался внушить императрице основные идеи просветителей. Ликвидацию крепостничества, гражданские свободы, широкое просвещение народа, приобщение его к богатствам культуры.
— Одно другому не мешает. У нее было очень много мужчин.
— Ты ей завидуешь? — Миша спросил шутливо, мягко, почти шепотом.
И, словно признаваясь в сокровенном, Татьяна зарозовела и ответила:
— Мы, женщины, все немножко завистливы...
Она сидела у столика, за которым пестрели корешками книги на длинных стеллажах, закрывающих всю стену от пола до потолка. Другие стеллажи, короткие, стояли посреди комнаты. На них тоже лежали книги. Слева на узком, покрытом скатертью столе белели подшивки газет.
— А я завидую вашей работе. Еще год — и я окончил бы филологический, — сказал Миша Роксан. Он облокотился на перегородку, которая отделяла стол Татьяны стеллажи от остального зала. И теперь смотрел на нее верху вниз. Пальцы у библиотекарши были вымазаны чернилами. Она старательно оттирала их промокашкой.
— Где учился?
— В Москве...
— Этому можно позавидовать, — вздохнула Татьяна, улыбнулась. Ее забавляла неуклюжесть Роксана, навязчивость, стеснявшая его самого.
— Война скоро окончится. У тебя все впереди, Таня, — сказал он убежденно.
— У меня все позади, Мишенька, — сказала она без всякого кокетства. Искренне.
И это так понравилось Роксану, что, сам тому не веря, без всякого страха он произнес:
— Таня, будь моей женой.
Она не смутилась, не покраснела. Подняла удивленные лаза. И... вдруг заплакала.
— Нет-нет! Я не хотел тебя обидеть, Таня! Честное слово! — Роксан склонился над барьером, коснулся рукой плеча женщины: — Я понимаю. Нелепая гибель Валерия. Я понимаю...
— Ничего ты не понимаешь. — Она вынула из сумки носовой платок. Заглянула в зеркало, прислоненное к фанерному ящику с абонементными карточками: — Валерий никогда не любил меня.
— Ты ошибаешься. — В словах Роксана не было уверенности. Просто ему не хотелось в это
