«Если бы ты знала, как мне не хочется умирать! Ведь никому не известно, что там находится за чертой жизни, где начинается смерть! Никто же ведь не возвращался оттуда», – но этих слов осуждённый вслух говорить не стал. Иисус слишком сильно любил Марию, эту добрую и милую девушку, чтобы своими переживаниями и страхами разрывать на части и без того её раздираемое от горя сердце, преданное и верное. Он думал о Марии всегда и очень скучал, когда долго не видел её, хотя в последнее время они почти не расставались, а если ему и приходилось отлучаться, то недолго, не более чем на полдня.
«Тяжело ей будет жить, когда меня не станет, – размышлял Иисус, – а каково будет мне?»
– Успокойся, Мария! – тихо сказал, почти прошептал, он девушке, стараясь успокоить её. – Мы обязательно встретимся с тобой, чтобы ни случилось. Ведь после смерти также существует жизнь. Было бы не справедливо со стороны Господа Бога, вначале создать такое удивительное и совершенное творение, как человек, а затем венец своего искусства превращать в прах и тлен. Не мог Он так поступить, подумай сама, а куда же уходит душа, мысль человеческая?
– Я всё понимаю, Иисус! Я верю тебе, верю, что наша душа бессмертна, верю Богу, я верю в твоё царство, но давай лучше убежим. Прокуратор обещал, – вновь начинала Мария уговаривать своего друга принять, пока ещё не поздно, моё предложение. Она молча слушала заверения своего возлюбленного друга о предстоящем свидании на небесах, но, когда он умолкал, она вновь принималась уговаривать Иисуса бежать, ибо никак не хотела согласиться на встречу и вечную жизнь с ним после смерти.
– Дорогая моя девочка. Прокуратор может дать нам коней, дать денег на побег, он может сделать много для нас, но одного он сделать не в силах, Мария! Прокуратор никогда не сможет дать мне чистую совесть, дабы я потом жил сам с собой в согласии...
Узник хотел ещё что-то добавить, но снова скрип открываемой двери прервал его слова. Камера ярко осветилась огнём факелов вошедших в неё легионеров. Один из них спустился по ступенькам на каменный пол темницы, подошёл к осуждённому и громко спросил:
– Ты есть Иисус из Назарета – самозванный царь иудейский?
Узник кивнул.
– Я Иисус, но не царь иудейский! – Он начал вставать на ноги, не выпуская из объятий девушку, так как она сама, крепко обвив руками его шею, казалось, не собиралась отпускать своего любимого человека.
– Пошли! Время твоё пришло! Для казни всё готово! – коротко бросил римлянин. Он сказал эту фразу столь решительно и твёрдо, что Мария вдруг сразу поняла: спорить, сопротивляться, кричать, умолять, рыдать, защищать своего любимого не возымеет абсолютно никакого положительного действия, и потому руки её сами вдруг разжались, безвольно повиснув двумя плетями.
Стражники грубо схватили цепи, которыми был скован Иисус, и поволокли того вверх по лестнице. Легионеры шли слишком быстро, чтобы узник смог бы поспевать за ними. Он упал на первой же ступени, но стражники даже не остановились, не обратив на пленника никакого внимания, а лишь громко засмеялись. И только мышцы на их руках сильно напряглись, ибо им пришлось приложить дополнительные усилия, дабы втащить человеческое тело наверх, к тюремным воротам.
Яркое полуденное солнце ослепило узника. Пленника чуть проволокли по земле и затем бросили. Узник хотел чуть приподняться на ноги, но не успел даже привстать, как один из стражников тупым концом копья, сильно ударив осуждённого под самые рёбра, вновь уложил его на землю. Легионер при этом специально ударил так, чтобы сбить дыхание у несчастного, который и без того с трудом дышал, ловя воздух широко открытым ртом.
– Ну! Чего разлёгся? – грубо закричал, охранник – а ну, вставай, вставай! А не то ещё получишь!
После этого легионер резко дернул за цепь, сковывавшей руки осуждённого. Иисус начал медленно вставать на ноги, но как только он поднялся, другой воин, что стоял чуть поодаль, размахнувшись, ловко и умело, профессионально, с оттяжкой, хлестнул узника по обнажённой спине свитым из бычьих сухожилий кнутом. Удар был столь сильным и жестоким, что звонкое эхо от него многократно отозвался от каменных стен крепости, заглушив хриплый крик боли, невольно вырвавшийся из горла осуждённого на смерть.
– Что с тобой случилось, Артерикс? Ты ослаб за одну ночь! Самарянка забрала все твои силы? – громко захохотали римляне, так как узник после удара легионера, считавшегося по праву самым умелым кнутобоем во всём римском войске, устоял на ногах. Все, видевшие Артерикса в деле, знали, как мастерски умеет он бить. Этот легионер, если бы он только захотел или я ему приказал, смог бы спокойно одним ударом своего страшного кнута остановить сердце осуждённого, а мог бы лишить того разума от боли. Артерикс своими искусными и хлёсткими ударами был способен бесконечно продлить дикие и жуткие мучения пленника, постепенно оделяя кожу от его же плоти. Одним словом был настоящим мастером своего дела, потому и приказал я ему не бить пленника по прозвищу Назорей в полную силу. Но это было утром, а сейчас время уже перевалило далеко за полдень, поэтому Артерикс и решил немного поупражняться, ведь осуждённому жить оставалось всего ничего. Жалко было упускать шанс показать своё искусство работы с кнутом. Ведь в последнее время это его умение требовалось всё меньше и меньше, и такое положение совсем не радовало Артерикса.
Легионер чуть отступил назад и, коротко, почти незаметно, размахнувшись, вновь опустил свой жуткий кнут на спину несчастного узника. Он специально выбрал такое место, где кожа была ещё нетронута бичеванием, которому подвергся пленник, прежде чем его направили на суд Синедриона. Плетённый кожаный жгут толщиной с хороший прочный морской канат лёг плотно и точно чуть ниже спины. Пройдя наискосок по пояснице и далее вниз через ягодицы на правое бедро, кнут оставил после себя страшный след. И без того ветхая одежда проповедника после удара, словно располосованная острым ножом, упала с тела осуждённого на землю. А Иисус вскрикнул и рухнул на колени в мягкую и прохладную пыль весеннего утра. Изо рта его хлынула кровь, так как хитрым ударом своего кнута с вплетёнными на концах свинцовыми шариками легионер Артерикс отбил узнику лёгкие. Проповедник закашлялся и, превозмогая нестерпимую боль, под громкий хохот и улюлюканье собравшихся зевак попытался встать с колен, но сделать это с первой попытке ему не удалось.
– Поглядите на него! Прилёг! Отдохнуть решил! Или помолиться! Так это мы должны ему молиться! Царь ведь наш! Ха-ха-ха! А как же ему теперь сидеть? Седалище-то его испорчено! А не придётся сидеть, висеть будет! – неистовствовала и бушевала толпа, бросая в сторону лежавшего Иисуса камни. А какой-то шустрый мальчуган вдруг подскочил к поднимавшемуся с колен несчастному пленнику и надел на его голову колючий венок, сплетённый из дикого терновника. Острые иглы дикой сливы расцарапали кожу, и кровь страдающего пленника маленьким каплями стала сбегать по его лбу и щекам. Поступок несмышлёного парнишки ещё больше развеселил зевак, которые от души продолжали развлекаться и острословить.
– Прямо царский венец! Ну, он же ведь царь иудейский! Ему положена корона! Ха, ха, ха! – кричали зрители и хлопали в ладоши от удовольствия.
– Артерикс, ты смотри, не убей его и не покалечь, а то сам крест за него потащишь на гору! – строго сказал легионеру центурион, следивший за порядком на крепостной площади.
– Остановитесь люди! – раздался вдруг громкий, истошный женский крик, перемешанный со слезами, горечью и ненавистью. – Что же вы делаете!? Вы же люди! И он человек! Ему сегодня и так суждено умереть от мучений, зачем же вы ещё издеваетесь над плотью его? Одумайтесь! Люди!? Будьте милосердны и добры. Звери дикие и те убивают свою жертву сразу!
Мария медленно шла к поверженному Иисусу, улыбалась ему, плакала и что-то шептала сквозь слёзы, вот только что, никто понять не мог. Люди расступались перед ней, освобождая дорогу.
– Да она сумасшедшая! Посмотрите на неё! – испуганно крикнул кто-то из толпы. Действительно в этот миг прекрасные глаза Марии были полны безумия. Девушка, наконец, подошла к истерзанному своему спасителю и остановилась. Она находилась почти в полуобморочном состоянии. Кнут хлёстко щёлкнул ещё раз, и Мария увидела, как после удара на теле Иисуса вначале появилась узкая красная полоска, которая начала вдруг увеличиваться в размерах прямо на глазах. Вскоре след от кнута превратиться в огромный безобразный рубец, через мгновение лопнувший под напором крови, которая, тёплая и дымящаяся, брызнула большим фонтаном из рваной раны. Бедное девичье сердце не в силах было вытерпеть столь ужасного зрелища, и Мария в бесчувствии упала к ногам своего учителя и друга, так и не успев сказать ему о самом главном событие в своей жизни.
Девушка не видела, как римские легионеры грубо подхватили Иисуса под руки, заставили подняться на ноги и взвалить на плечи тяжёлый деревянный крест его. Не могла в тот миг Мария так же и услышать, что перед тем, как встать, Иисус успел поцеловать её в губы и прошептать на самое ухо: «Мария, я всё знаю и
